Постмодернизм и понимание права. Влияние на юридическую науку Постмодернизм и его влияние на правовую мысль

Приватизация
Постклассическая теория права. Монография. Честнов Илья Львович

3. Пост-постмодерн в юриспруденции как поиск позитивной программы. За пределами постмодернизма (из ненаписанного Г. Берманом)

3. Пост-постмодерн в юриспруденции как поиск позитивной программы. За пределами постмодернизма (из ненаписанного Г. Берманом)

Постмодернизм, как и другие течения, начинающиеся с «пост», утверждает, что общество конца XX - нач. XXI вв. принципиально отличаются от эпохи модерна. Так ли это? Является ли современность (постсовременность) радикально иной, или это «доразвитие» «незавершенного проекта модерна»? При метафизичности этого вопроса, т.е. его недоказуемости (можно привести массу доказательств данного тезиса, но столько же, плюс один опровержений), полагаю, что такие изменения присутствуют. Прежде всего, это осознание сложности реальности и невозможности ее полного познания. Признание ограниченности человеческого разума, который не в состоянии охватить - описать, объяснить и предсказать - внешний мир и человека в нем, и, как следствие, требование осторожности при принятии решений - вот главный вывод постмодернистской критики. При этом упования на развитие науки и техники, которые якобы сами по себе приведут к человеческому процветанию, обернулись осознанием их амбивалентности (поливалентности). И то и другое (наука и техника) могут привести к росту комфорта, но они же привели и к катастрофическому состоянию экологии, росту неравенства в мире. Непредсказуемость последствий от инженерных (в широком смысле слова) нововведний оборачивается постоянными угрозами, исходящими от общества риска и его государства, которые по идее должны защищать индивида. Более того, по мнению представителей Франкфуртской школы, именно проект Просвещения (вера в неограниченные возможности человеческого Разума) привели человечество к Освенциму. Отсюда и вопрос: как возможна наука, каким должен быть человеческий Разум после Освенцима?

Все эти положения имеют самое прямое отношение к представлению о правовой реальности. Отказ (или осознание необходимости кардинального пересмотра) от притязаний на истинность, аподиктичность, шире - научную обоснованность вследствие размытости критериев научности привел к концептуальному вакууму, в которой сегодня оказалась доктрина правопонимания (как в философии, так и теории права). Ранее - до второй половины XX в. - дискуссии о правопонимании не колебали уверенность в достижении если не истинной доктрины права, то, по крайней мере, в более обоснованной, которая в состоянии продемонстрировать более весомые, по сравнению с конкурирующими концепциями, аргументы. Сегодня ситуация коренным образом изменилась. Такой уверенности в своем превосходстве не может продемонстрировать ни юридический позитивизм, ни концепция естественного права, ни историческая школа права, ни социология права. Все они претендуют лишь на относительную истинность своих описаний и объяснений, и у каждой есть положения, опровергающие альтернативные доктрины. Более того, нет уверенности и в то, что какая-либо из них в перспективе сможет изыскать такие аподиктические, трансцендентальные основания, ибо поколеблены сами критерии аподиктичности.

Таким образом, заявления философов, что современный мир переживает новую «неолитическую революцию», как минимум, не лишено оснований. Если происходят кардинальные изменения в социуме, то они, очевидно, не могут не затронуть и сферу права. Поэтому стремление к пересмотру классической «картины правовой реальности» - не забава нескольких интеллектуалов, и не дань конъюнктуре момента, но насущная необходимость обновления права и юриспруденции.

Постмодернизм, как уже неоднократно отмечалось выше, за прошедшие десятилетия с момента своего «рождения» не предложил (возможно, и не может предложить) какую-либо позитивную программу трансформации современного социума и права, в том числе, за что подвергся справедливой критике. В этой связи чрезвычайно актуальной становится задача формирования такой программы, которая учитывала бы «вызов» постмодерна, давала бы на него позитивный ответ. Такая программа (или программы) должна стать основанием правопонимания и самого права в новую эпоху - пост-постмодерна.

Формирующаяся постклассическая научно-исследовательская программа признает, что в результате трансформации научной картины мира и типа рациональности принципиально изменяется статус научного знания как одного из видов культуры, не имеющего привилегированного статуса, что приводит к снижению значимости науки в обществе. Объективность, универсальность, истинность, доказуемость - критерии научности (научного знания) эпохи Просвещения превращаются в плюрализм различных точек зрения (пролиферацию), неустранимость вненаучного компонента в науке (мифов, предрассудков, стереотипов как предпосылок науки), множественную (двойную или тройную) рефлексию: как в отношении объекта познания, так и саморефлексию субъекта и его контекста. Классическая рациональность превращается в коммуникативную интерсубъективную рациональность, а корреспондентская теория истины если не отбрасывается, то трансформируется в когерентную и прагматическуя, разновидностью которой (с некоторыми оговорками) выступает коммуникативная - истина как общезначимость (К.-О. Апель, Ю. Хабермас). Постклассика - это новый тип мышления: на смену бинарным оппозициям (принципу или/или), характеризующим логоцентризм западной метафизики, основанный на противопоставлении сущности и явления, должного и сущего и т.д., приходит их взаимодополнительность, диалог (принцип и/и). Ю. Хабермас именует новый тип мышления «постметафизическим», для которого характерны: процессуальная рациональность, ситуирование разума, смена парадигмы сознания на парадигму языка и инверсия характерного для метафизического мышления преобладания теории над практикой.

Применительно к юридической науке это означает радикальную смену правопонимания (онтологии права) и познания права (гносеологии юриспруденции), а также их связи (они не противопоставляются друг другу, а представляют собой взаимообусловливающее единство).

В качестве принципов постклассической научной юридической картины мира и рациональности можно наметить следующие: многомерность права, сконструированность правовой реальности, релятивизм и неопределенность.

Многомерность права предполагает его несводимость к одному модусу бытия, например, к нормам или правоотношениям, правосознанию и т.д. Право (система права), прежде всего, включает человека, производимые им знаки, в которых означиваются и осмысляются действия и их результаты. Благодаря знаково-символической деятельности человека производятся нормативные юридически значимые знаки и квалифицируются конкретные жизненные ситуации в качестве юридически значимых.

Сконструированность правовой реальности предполагает не только «созданность» права первичным «произволом» (а не его открытие в природе), который объективируется, реифицируется и в процессе социальной амнезии выдается за «естественный ход вещей», но и - тем самым - историческую и социокультурную изменчивость, контекстуальную обусловленность права обществом. Правовая реальность создается и воспроизводится как инновационными, так и (чаще всего) традиционными действиями, сопровождаемыми ментальными процессами, людей. При этом следует иметь в виду, что первичный «произвол» в свою очередь обусловлен множеством обстоятельств, налагаемых на него жесткие ограничения (так называемое «сопротивление вещей», по терминологии Б. Латура).

Принцип релятивизма в онтологическом и гносеологическом смыслах состоит не во «вседозволенности» (как это иногда трактуют), а в обусловленности права социальным целым (господствующими в социуме социальными статусами, ценностями, мировоззрением) и во взаимообсловленности с другими социальными явлениями, вне которых права как такового не существует. Поэтому можно утверждать, что нет «чисто» правовых явлений (и соответствующих понятий), все они суть социальные феномены, включающие несколько пластов - аспектов: экономический, политический, правовой и т.д. Это конкретизирует принцип многомерности права.

Неопределенность как незавершенность юридической теории продолжает принцип релятивизма. В современных условиях не может быть одной единственной точки зрения. Это, в свою очередь, приводит к антидогматизму современной теории права. Принципиальная неопределенность, «доказанная» ограничительными теоремами К. Геделя, проявляется также в сущностной оспоримости всех общеюридических понятий, так как они образуются в процессе метафоризации и включают общесоциальное значение (норма, отношение и т.п.).

Ко всему прочему, «победа» научной теории сегодня определяется конкурентной борьбой в поле научного воспроизводства, а не объективными ее характеристиками.

Сохраняются ли в ситуации «постклассики» такие критерии научности, как объективность, универсальность, истинность, достоверность знания? Дабы не впадать в неумеренный радикализм и не призывать к их «сбрасыванию с корабля истории», следует еще раз заметить, что критерии классической науки наполняются другим значением, принципиально отличающимся от традиционного. Другими словами, можно сохранить старые названия, но в новом контексте их содержание значительно иное, по сравнению с «классическим».

Объективность научного знания становится интерсубъективной, ментальной конструкцией. Объективно сегодня то, что приобрело значение объективного в общественном сознании. В основе так понимаемой объективности лежит конструктивистская деятельность референтной группы по формированию ментальных (социальных) представлений и соответствующих «воображаемых сообществ» (по терминологии Б. Андерсона). Но будучи сформированным, социальное представление (докса) существует как (или как бы) независимая от воли и желания отдельно взятых индивидов. Требуются серьезные усилия по изменению или ликвидации (устранению) таких правовых явлений (чаще всего - институтов), которые одновременно являются научными понятиями. Тем самым правовое явление (институт) существует неразрывно с социальным представлением о нем, зачастую приобретающим понятийную форму.

Универсальность в условиях постклассического науковедения вытесняется контекстуальностью (как исторической, так и социокультурной). На статус универсального может претендовать только самая «голая» (поэтому бессодержательная) абстракция: идея необходимости нормативного регулирования общественных отношений и его восприятия в общественном сознании.

Истина трансформируется от корреспондентской теории (соответствие знака референту) к когерентной (соответствие знака другим знакам) и к коммуникативной (значение знака как общезначимого в научном дискурсе) или прагматической (истинность знака - это вера в его эффективность).

Достоверность научного знания сегодня не может быть полной, окончательной. О достоверности можно говорить лишь применительно к определенному контексту и с некоторой степенью вероятности. Граница между наукой и иными формами культуры стирается, пролиферируется. Возможно, именно поэтому наука утратила свой привилегированный социальный статус в современном мире.

Подводя итог, можно констатировать, что в условиях постклассического науковедения кардинально изменились (изменяются) критерии научности, в том числе, юридической теории. Чтобы претендовать на статус научной, юридическая теория должна учитывать многомерность права, его сконструированность референтной группой и постоянное воспроизведение ментальными образами и действиями широких народных масс, относительность, то есть обусловленность, применительно к социальному целому и другим социальным явлениям и принципиальную незавершенность, неполноту (а значит - антидогматичность) нашего знания о правовой реальности. При этом уместно говорить об интерсубъективной, ментальной объективности знания о праве, универсальности как необходимости этого знания само по себе (как и права), о коммуникативной истине этого знания, контекстуальная и вероятностная достоверность которого обретается в качестве общезначимости в предельно широком социально-научном дискурсе о праве.

Одним из вариантов постклассической научно-исследовательской юридической программы является социально-феноменологическая. Видимо, осознав невозможность достижения какого-либо концептуального единства среди представителей юридического научного сообщества, сторонники социологической феноменологии и некоторые представители постмодернизма (3. Бауман) обратили внимание на обыденное правопонимание, жизненный мир правовой реальности. Основными аргументами в данном случае являются отрицание четкой, однозначной границы между научным и практическим, обыденным знанием (научное знание - это здравый смысл и рефлексия над ним), а также тот несомненный факт, что право ориентировано именно на простого среднего человека, а не юриста-про- фессионала, так как правопорядок складывается из типизированных юридически значимых действий такого «среднестатистического» человека.

Такой феноменологический проект достаточно привлекателен. Он продолжает одну из наиболее перспективных программ социологии права XX в. - концепцию «живого права» Е. Эрлиха. Сюда же могут быть добавлены весьма плодотворные для юриспруденции идеи психологического изучения как коллективных форм бессознательного (например, правовых установок или архетипов правового коллективного бессознательного), так и механизмов обыденного восприятия права (например, механизмы группового восприятия, этнические стереотипы восприятия или механизм каузальной атрибуции).

При всей привлекательности этих идей, нельзя не обратить внимание на проблематичность их реализации исходя из «постмодернистского мировоззрения». С точки зрения последнего, современное общество (представление о котором учитывает плодотворные феноменологические идеи жизненного мира) является мультикультурным. Его структуру образует симбиоз субкультур, каждая из которых задает свою нормативную ориентацию, свою нормативную картину социального мира. В таком случае (если верно это общее предположение) неизбежен конфликт норм, который может вылиться в аномию. Поэтому проблема обоснования нормативного (в том числе правового) регулирования приобретает сегодня первостепенное значение. Один из вариантов ее решения предлагается сторонниками концепции формальной рациональности, среди которых нельзя не выделить крупнейшего немецкого социолога Ю. Хабермаса.

Пытаясь избежать неразрешимой на сегодняшний день проблемы применения гносеологических положений к нормативным феноменам (парадокс Юма), он достаточно последовательно проводит принципиальное различие между внешней реальностью (предметом восприятия), внутренней реальностью (выражающей намерение субъекта) и нормативной реальностью, главная черта которой не истина или ложь, а социальная и культурная приемлемость - главная проблема «универсальной прагматики». «Нормативные предложения невозможно верифицировать или фальсифицировать, то есть проверить по тем же правилам игры, что и дескриптивные...». В нормативной реальности (действительности) всегда имеет место перформативная установка, выражающая намерение субъекта, включая взаимную ориентацию на те притязания на значимость, которые субъект выдвигает в ожидании приятия или неприятия со стороны другого субъекта. Следовательно, нормативная ситуация предполагает интерсубъективное признание, а не истину или ложь.

Ю. Хабермас предлагает универсальный, формальный, рациональный процесс дискурсивного обсуждения тех альтернатив, которые выдвигает политически активная часть населения - Oeffentlichkeit. К нормам права при этом относится не выдвижение этих альтернатив, а лишь их обсуждение и принятие, которое уподобляется научно аргументированной дискуссии. С таким подходом можно согласиться лишь применительно к демократической процедуре принятия законов. Но фактически действующее право формируется отнюдь не осознанно, оно распространяется скорее на основе внушения, манипулирования общественным мнением, в силу привычки и других иррациональных факторов.

Другой вариант формальной рациональности предлагает Р. Рорти. Отказывая в праве на существование не только истине, но и гносеологии, он уповает на метод проб и ошибок. По его мнению, распространение обычаев евроамериканской демократии по миру - случайность. Не истина («правильность»), а постоянная возможность практического переописания себя и окружающего мира является гарантией надежного правопорядка и развития личности и общества.

Может ли формальная рациональность служить надежным критерием - основанием правопонимания на уровне массового обыденного правопорядка? Скептические сомнения в этом, высказываемые, в частности, Ж.-Ф. Лиотаром, представляются достаточно весомыми. С одной стороны, достижение единства, о котором «мечтает Хабермас» в условиях «фрагментаризации» социальной структуры, распада «целостности жизни на независимые специальности, представленные узко компетентными экспертами» выглядит более чем проблематичным. С другой стороны, даже если согласие населения будет (временно) достигнуто благодаря манипулятивным средствам СМИ, то можно ли его считать критерием обоснованности для важного, имеющего глобальное значение решения? Вопрос, как представляется, риторический.

Другими, как представляется весьма перспективными, вариантами постклассической юридической программы являются коммуникативная, развиваемая А.В. Поляковым и примыкающая к ней диалого-антропологическая.

Содержат ли эти (и другие, например, герменевтическая, экзистенциальная парадигмы) направления новые и эвристически ценные положения, или представляют собой очередную версию юридического позитивизма и банальные, тривиальные выводы? Во-первых, нельзя не заметить критикам постклассической программы, что, в отличие от метафизической догматизации и реификации свободы и формального равенства, а тем самым, эссенциализма права в либертарной концепции, диалогическая и коммуникативная парадигмы представляют варианты диалектики (если язык классической философии и науки применим к эпохе постклассики). Именно в них эксплицируется и предлагается решение основной антиномии (апории) права - основного вопроса философии права (Л.И. Спиридонов) - противоречие личности («человека юридического») и структуры (правового института). Диалог в праве - это, по сути, механизм воспроизводства правовой реальности во взаимном признании (как через ментальные, психические процессы, так и через поведение, фактическое взаимодействие), а тем самым, конструировании, позиции социально значимого Другого, которая выражает безличностный институт, представленный всегда конкретным человеком (индивидами).

Во-вторых, диалектическая многогранность права включает и другие противоположности, антиномии: должного и сущего, материального и идеального и т.д. Очевидно, что все это нуждается в переформулировке в связи со складывающимся «словарем» новой эпохи (Р. Рорти) и требует новых подходов к их разрешению. Коммуникативная парадигма, как и диалогическая, предлагают свои решения, в то время, как традиционная юриспруденция их практически не замечает.

В-третьих, право - это не статичная структура - некая данность, а постоянно изменчивая «субстанция», конструируемая и переконструируемая людьми. Постклассическая программа предлагает свое видение механизма воспроизводства правовой реальности.

В-четвертых, неустранимссть «человеческого измерения» правовой реальности формулирует антропоцентристский, антропологический подход к праву. Его продолжает практический «поворот», привлекающий внимание к мотивации и действиям людей в конкретных юридически значимых ситуациях, которые руководствуются, конечно, не абстрактными идеями свободы и формального равенства, а седиментированными и хабитуализированными в личном опыте социальными представлениями о должном. Насколько успешно он реализуется в современной юриспруденции - судить, конечно, читателю.

В-пятых, право контекстуально обусловлено обществом, социокультурным его аспектом. Множественность культур-цивилизаций или обществ, обличающихся культурой, задает множественность правовых систем. Культурную обусловленность права опять-таки разрабатывает социальная антропология права как постклассический тип правопонимания.

Можно, конечно, не замечать происходящих изменений в современном (постсовременном) обществе, что многие ученые-юристы благополучно и делают. Однако неумение ответить на вызов времени, стремление отгородиться от насущных проблем юридической науки и практики схоластическими догмами, коими веет не только пандектистикой, но и эпохой глоссов (комментариев на полях текстов законов) превращает юридическую науку в служанку власть предержащих.

Сегодня многими современными учеными, которые непредвзято пытаются исследовать состояние теории права (и всей юридической науки), высказывается озабоченность ее догматичностью. Обвинения в адрес юридической науки и теории права, сохраняющей нормативистско-догматические основания, в принципе, справедливы. Но социальная критика в гораздо большей степени должна быть отнесена к отраслевым юридическим наукам, нежели к теории права. Это связано с тем, что если в общетеоретическом правоведении имеет место многообразие подходов, направлений и школ, то в отраслевых дисциплинах принципиальных столкновений точек зрения практически нет, так как последним аргументом в них практически всегда выступает «воля законодателя», а точнее - буква закона. Расхождения позиций, конечно, в науках уголовного права, в цивилистике или среди конституционалистов имеют место. Но подавляющее большинство из них касаются не принципиальных вопросов правопонимания, возможности судебного усмотрения или полноты правоприменения кодифицированного акта, либо даже статуса решений высших судебных инстанций как источника права, а затрагивает вопросы преимущественно специфики квалификации того или иного состава преступления, гражданско-правового договора или полномочий государственного служащего. В любом случае основной аргумент, который кладут в обоснование своих «теорий» представители отраслевых дисциплин, сводится к законодательству - высшей догме, принимаемой в качестве аксиомы.

Если юриспруденция стремится преодолеть затянувшийся кризис догматизации и реификации права, то она должна искать новые пути. Таковые, как раз и находятся в рамках постклассической научно-исследовательской программы.

Из книги Текст-1 автора Yarowrath

029: ПОСТМОДЕРН Считается, что мы живём в эпоху постмодерна. Однако факт в том, что постмодерн мёртв, а мы живём в эпоху постинформационала (эпохи, когда информация ничего не стоит). То есть "белый шум" победил. Поэтому постмодернизм некрут. Даже больше – он

Из книги Эстетика утраты иллюзий автора Бодрийар Жан

Из книги Сборник статей автора Бодрийар Жан

Поиск позитивной иллюзии Существует ли еще эстетическая иллюзия? И если нет, существует ли путь к трансэстетической иллюзии, радикальной, к иллюзии секрета соблазна, магии? Существует ли еще на границах прозрачной гипервизуальности, виртуальности место для образа? Место

Из книги Шпаргалка по философии: ответы на экзаменационные билеты автора Жаворонкова Александра Сергеевна

28. ФИЛОСОФСКИЙ ПОСТМОДЕРН Модернизм (фр. moderne - новейший, современный) как феномен имел в истории культуры разные объяснения: как новое в искусстве и литературе (кубизм, дадаизм, сюрреализм, футуризм, экспрессионизм, абстрактное искусство и т. п.); как направление в

Из книги Дух позитивной философии автора Конт Огюст

Дух позитивной философии Слово о положительном

Из книги Антропология и теория политических установлений автора Вирно Паоло

2. Пост-государственные установления «Враждебный государству радикализм» не только без колебаний признаёт (само)деструктивные влечения существа, наделённого речью, но и принимает их настолько всерьёз, что считает нереалистичным, даже крайне вредным, противоядие,

Из книги Философия свободы. Европа автора Берлин Исайя

Из книги Современная литературная теория. Антология автора Кабанова И. В.

Постмодерн Что же тогда такое постмодерн? Какое место он занимает – или не занимает – в головокружительном потоке вопросов, обрушенных на правила построения живописного образа, на правила повествования? Вне всякого сомнения, постмодерн есть часть модерна. Все, что было

Из книги Открытая тайна автора Вэй У Вэй

Из книги Танцующие с волками. Символизм сказок и мифов мира автора Бену Анна

Из книги Символизм сказок и мифов народов мира. Человек – это миф, сказка – это ты автора Бену Анна

Пост Гайаваты Вы услышите сказанье, Как в лесной глуши постился И молился Гайавата: Не о ловкости в охоте, Не о славе и победах, Но о счастии, о благе Всех племен и всех народов. Пред постом он приготовил Для себя в лесу жилище, - Над блестящим Гитчи-Гюми, В дни весеннего

Из книги Философский словарь автора Конт-Спонвиль Андре

Пост (Carкme) Временное ограничение в пище или в удовлетворении других потребностей (в католичестве, например, распространен 40-дневный пост, заканчивающийся в святую пятницу, в память о 40 днях, проведенных Христом в пустыне). Вольтер задается вопросом о причинах

Из книги Постклассическая теория права. Монография. автора Честнов Илья Львович

Из книги автора

2.5. Контекстуализм и антифундаментализм постмодернистской юриспруденции Контекстуальность современного американского права исследуется П. Шлагом. «Абсолютное пространство неизменных правил и неподвижных прецедентов, - пишет П. Шлаг, - которые характеризовали

Современный этап развития философии права связан с поисками и находками. Эпоха постмодернизма вызвала появление неклассической или даже постклассической философии права. Классическая философия права основана на признании неизменных «естественных» прав человека, субъектоцентризме. В классической философии права центральным понятием является понятие «субъект права». Субъект права - человек определенного возраста, - а исторически, - и пола, который совершает строго определенные действия, попадающие под узкое определение правовых. Субъект права обладает зрелым ме­тафизическим, историко-монологическим разумом гегелевского типа, про­изводными от зрелого разума зрелой волей, рефлексией и т.п.

По мнению Хабермаса "в этико-экзистенциальных дискурсах разум и воля определяют друг друга" (Хабермас Ю. Демократия. Разум. Нравственность. – М.: academia, 1995, с. 23). Субъект права – это человек волящий, с развитой свободой воли, человек со зрелым разумом. Следует отметить, что Хабермас указал на существующее с момента ста­новления гражданского общества запада, "социального государства", происхо­дящее поныне ложное отождествление в частных людях, "которые и образуют публику их ролей собственников и просто людей" (там же, с.139).

Еще одно очень интересное замечание Хабермаса касается связи между становлением гражданского общества и выдвижением на первый план гумани­стических мотивов, таких как немеркантильное, высоко нравственное духовное поведение, высоко нравственная личность, само­сознание, самоопределение, свобода и достоинство отдельной личности. В фи­лософии Модерна они становятся выразителями человеческой сущности как субъекта права. Неяв­ное отождествление человека с самосознающей, самоопределяющейся, сво­бодной личностью - характерная черта философии Модерна, как рационалист­ской, так и экзистенциальной, персоналистской.

Интересен вывод: так называемая гуманитарная парадигма является следствием осознания сущности частного собственника. Эту зависимость Ха­бермас впервые прослеживает у Локка в том, что Локк в своих формулах, оп­ределяющих сущность человека как бы "на одном дыхании" объединяет сво­боду человека, неприкосновенность личности и сохранность собственности. Локк вводит понятие неотчуждаемая собственность, включая туда жизнь, сво­боду воли, совести и владение имуществом.

Хабермас размышляет о незавер­шенности проекта Модерна, о деформации реализации разума в истории, имея в виду метафизический монологический разум. Деформация реализации разума закономерно должна привести к мысли о неспособности субъекта права решить свои проблемы.

В целом можно сделать вывод, что для классической философии харак­терны:

1. субстанциональный подход к праву, то есть субстанционализация субъекта права;

2. реификация термина право. Право понимается как вещь, кото­рой можно обладать;

3. субъект права дан сам себе непрямым, опосредованным образом. Формирова­ние субъекта права обусловлено его существованием (в той мере, в какой она актуализирует, дает проявиться сущности);

Новоевропейская метафизика дает аскетичное и минимальное определе­ние индивида, сводя его к "естественно данному" биологическому телу и ра­циональному мышлению. Все остальное - "свойства", точнее "принадлежности" (properties), которые могут отчуждаться, как, например, рабочая сила, граждан­ство, семья, любые убеждения. Это и есть субъект права проекта Модерна, социоло­гическая проекция декартовского cogito, равный Богу в свободе выбора, но лишенный каких - либо социальных связей, обстоятельств и прошлого.

По мнению М. Фуко, подобное описание - "изобретение недавнее", опре­деленный исторический конструкт, которое "исчезнет, как исчезает лицо, на­чертанное на прибрежном песке" (Фуко М. Слова и вещи. СП б., 1994, с. 404).

Таким образом, в классической философии права признается уни­версальность права, отрицается влияние контекста культуры на правовые отношения, сущность субъекта права связывается с безусловностью когитального субъекта. Научный разум делает субъекта права "объективным", "ценностно-нейтральным", технологичным.

В ХХ веке складывается неклассическая философия права. Ее принято связывать с исканиями Бубера, Левинаса, Хайдеггера, Хабермаса, Харре. В известном смысле, проблематика субъекта, стала полем противоборства модернистских и постмодернистских установок.

Для постмодернистского осмысления права особое значение приобретают:

· Деконструктивистский поворот в философии,

· Идея осмысления Различия как легитимация плюрализма и множественности,

· Идея ктойности как обнаружение действующего человека в речи.

Все искания постмодернизма начинались с критики культурных и полити­ческих идеалов современности, модерности, как теперь принято ее называть. В последние 25-30 лет на Западе господствовала их радикальная критика со сто­роны гуманитариев, понятия "закон", "демократия", "рациональность", "рынок" и стоящие за ними ценности и идеалы ставились под подозрение, "деконструи­ровались".

Дальнейшие мыслительные шаги возможны в двух направлениях. Одно дело - деконструктивистские стратегии, как бы набирающие очки именно по­средством критики модерности. Другое - попытки реформировать проект мо­дерности, использовать в полной мере его наследие, а именно: идеи социаль­ного равенства и справедливости, индивидуальности, а также солидарности лю­дей. Именно так рассуждает Хабермас: "Модерн не может и не хочет больше заимствовать свой ориентирующий масштаб из определений другой эпохи, он должен создать свою нормативность из себя самого".

Основным принципом Нового времени Хабермас считает субъектив­ность, открытие которого приписывает Гегелю. Принцип субъективности Гегель находит в морали, как реализацию права одного дости­гать свои цели только при совпадении воли одного с волей других.

Критикуя Модерн, постмодернизм критикует и идею субъекта, и его тра­диционное стремление действовать в соответствии с принципами, способность рацио­нально действовать. Субъект Модерна конституируется ценой репрессивного различия, исключения "инаковости" и отказа от гетерогенности. Ретроспек­тивно с позиций Модерна человек трактуется как субъект, обладающий правом критики, правом на автономию по­ступка, а, следовательно, ответственностью (парадокс морального вменения П. Рикера).

Классическая философия права парадоксально лишена самого человека, ограничивается тощей абстракцией частичного субъекта, осуществляющего единственную функцию. Классическая философия права натуралистична. Натурализм проявляется не только в понятиях «естественный» человек и «естественные» права, но и в том, что в учении о праве господствуют классические идеалы рационализма. Они требуют наукоподобного объяснения, каузальности и объективности. Однако новый онтологический смысл таких категорий как человек, сознание, Я определяет иное толкование проблем права. Необходимо также учитывать историчность и условность представлений о науке, о рациональности, о соотношении права и религии. Человек, ставший объектом научного, то есть расчленяющего, дихотомичного исследования в классической философии права рассматривается как универсальный, единый, самотождественный субстрат. Выводимые общие законы правовых отношений пренебрегают различиями повседневности.

В чем состоит принципиальный шаг от традиционного взгляда на рационального субъекта права к постмодернистскому видению права? Главным понятием здесь – в пику традиционной философии права и тождеству метафизики – становится различие.

Гиперболизация расчлененного научного видения человека, разделение вслед за Джеймсом и Мидом самого человека на субъект и объект привела к сомнениям в непрерывности человека прежде, чем строить какие-либо гипотезы. Логика бинарных оппозиций является логикой подчинения и доминирования. Неравновесность одной из оппозиций, одной из сторон взаимодействия подчеркивается и языком (Дитя подчинено Взрослому, Женщина – Мужчине). Классический субъект права – это белый совершеннолетний мужчина. А женщина? А ребенок? Являются ли они субъектами права? История изменения смысла субъекта права зафиксирована в феминистских исканиях, в борьбе за права ребенка.

В неклассической философии права происходит переосмысление смысла права, форм его представления и способов существования. Право трактуется не как вечный атрибут «естественного» человека, а как феномен культуры, кодифицированная система норм социальной жизни, безусловно, разная в различных типах социальности с разными идеальными регулятивами.

По-видимому, не существует никакого абсолютного естественного права, это мнимый объект, на который перенесены свойства непосредственно данного нам восприятия. Право – это процесс категоризации, придание смысла воспринимаемому. По мнению отечественных философов В. Степина, В. Лекторского, А. Зотова, не может возникнуть исчерпывающая теория права. Исследования традиций, парадигм продолжаются. И дело не в том, что на смену атрибутивной модели права приходит реляционная модель. Преодоление христианской идеи линейного прогресса означает отказ от связи права с наличием или отсутствием того или иного исторического этапа. Современный человек мечется между осознанием уникальности Я и ощущением того, что его права ему не принадлежат.

Развитие философии права предполагает исследование феномена правового самосознания человека. Новое толкование последнего в неклассической философии права – это понимание самосознания не как обращения к элементам сознания, но как получение знания об особенностях своей личности, способах ее отношений с другими людьми. В то же время человек может заблуждаться относительно Я в целом. В постклассической философии права субъект права – целостный человек, не трансцендентальный, но эмпирический субъект, телесный индивид, существующий в пространстве-времени, включенный в культуру и отношения с Другими.

Интерпретация Я как продукта коммуникации связывается с использованием коммуникативной парадигмы в современном обществознании. Отсюда возникает и воплощение Я в текстах, и необходимость обращения к постмодернистской философии Арендт, Рикера, Харре.

Х. Арендт обозначила эту проблему как соотношение «ктойности» и «чтойности» действующего человека в речи. Х. Арендт основывается на двух вопросах Бл. Августина: "Кто Я?" и "Что Я?", использует понятия "ктойность" и "чтойность", уже введенные в филосо­фию феноменологической традицией (Хайдеггер). Человек помещается в мир, не рождаясь, а через инициирование слов и дел. Natality ("второе рождение") совершается в присутствии других людей, но не по их инициативе, а вырастает из начинания, которое возникло с рождением ребенка, и на которое он отве­чает. Уникальность каждого задана способностью к речи и действию. Арендт заявляет, что «никто здесь не был, в этом мире, до того, как ".

Действие и речь связаны постольку, по­скольку "изначальный и специфически человеческий акт должен в то же время содержать ответ на вопрос, задаваемый каждому незнакомцу: "Кто ты?" Человек раскрывается, обнаруживается в речи. Причем чело­век обнаруживается именно как "кто". "Это раскрытие того, кто есть кто - то, имплицитно имеет место и в его словах, и в его делах, однако очевидно, что близость, сродство между речью и обнаружением, откровением гораздо больше, чем между действием и откровением" (там же). "Многие и даже большинство актов осуществляются по модели речи на любом уровне, дейст­вие не только бы потеряло свой обнаруживающий характер, но оно как бы по­теряло свой субъект. Дей­ствие без речи не было бы больше действием, потому что не было бы того, кто действует. Действователь, актор, возможен, только если он одновременно яв­ляется и говорящим. Действие, которое он начинает, человечески раскрывается словом... Ничто в такой степени не требует речи, как действие".

Речь обнаруживает "ктойность" действующего человека. Традиционная философия рассматривала сущее как "что", то есть в его определенности в ка­честве той или иной вещи, чтойность, независимо от того, существует она дей­ствительно, или нет.

Поиски "чтойности" ведут к овеществлению человека. Обна­ружение "ктойности" позволяет человеку ощутить себя целостным. Рассказы­вая, кто я - я мыслю себя целостным, но рассказываю я для кого? - Для дру­гого, даже если этот другой - тоже Я, только на иной позиции.

Следовательно, речь как обнаружение "ктойности" позволяют Арендт обнаружить целостного человека. Целостного только благодаря дру­гому. "Чем" является человек - это его качества, одаренность, способности, та­лант - по желанию можно проявлять или скрывать. "Ктойность", по мнению Арендт, скрыть невозможно, она имплицитно присутствует во всем, что гово­рит и делает человек. "Это может быть сокрыто только в полном молчании и со­вершенной пассивности". Вещь явлена уму как определенное «что», как «чтойность». "Ктойность" не молчит, она "звучит" в речи. "Ктойностью" нельзя обладать или распорядиться, ее нельзя обнаружить преднамеренно. Постоянный антагонизм позиции и статуса в ролевых теориях человека выте­кает именно из дихотомии "чтойность" - "ктойность". Чтойность человека присутствует в его статусе, ктойность человека проявляется в его позиции.

Статус человека всегда ясен ему самому, позиция человека неожиданна не только для окружающих, но, прежде всего для самого человека. Позиция может быть обнаружена только в речи и действии, "когда люди вместе с дру­гими, и ни за, ни против них, то есть в чистой человеческой совместности. Хотя никто не знает, кого он обнаружит, когда раскрывает себя в деле или слове".

Неожиданность вывода Арендт давно подтверждается историей или ли­тературой. Решение принимается спонтанно, человеку кажется, что его кто - то ведет, и зачастую он сам бывает поражен своими словами или действиями. Без­условно, сама Арендт, прежде всего, имела в виду войну, как чрезвычайные об­стоятельства, вынуждающие человека обнаруживать "ктойность". Но обращение к феноменологии права и правовых отношений побуждает нас согласиться с выводом Арендт. Права человека, его отношение к собственным правам и правам других людей и его реальное поведение – это взаимодействие, построенное как отношение «чтойности» - «ктойности».

Признание не только онтологии бытия, но и онтологии диалога (М. Бахтин), онтологии понимания, языка (М. Хайдеггер) вносят в философию права понятие диалога не как чего-то внешнего для человека, но относящегося к глубинной структуре «Я». Право понимается как диалог с Другим или с собой. Диалог определяет и понимание свободы, которая мыслится не как господство над кем или чем-либо с помощью разума, знаний, но как установление взаимных отношений. Право предстает как результат коммуникации, не редуцируемого многообразия позиций, интерпретаций, ценностей, типов культуры.

Понимание значимости диалога в правовых отношениях ставит проблему толерантности, уважения чужой позиции. На смену установки недоверия и поисков самодостоверности приходит установка доверия к результатам деятельности Другого.

Развернувшаяся в контексте постмодернизма легитимация плюрализма, множественности, различия предполагает сосуществование автономных дис­курсов, среди которых нет привилегированного, способного охватить и описать право целиком.

Если дискурсы Модерна ориентируют исследователя на единство и за­вершенность, на поиски главного атрибута или единого основания прав человека, то постмодернизм ориентирован на множественность и незавершенность. Мо­дерн гипостазирует единство и тотальность ценой исключения тождества. Ни радикальный монизм, ни плюрализм не представляют собой адекватного разрешения проблемы права.

Необходимо также подчеркнуть, что, хотя возможны разные парадигмы в описании права, нейтральность исследователя исключается. Любые оппо­зиции, выбранные в качестве оснований для последующего дискурса права, заранее предполагают выбор, т.е. оппозиционную логику.

Видимо, описание права в модернистской традиции должно быть дополнено осмыслением целого спектра философских подходов. И в этом заключается самая важная методологическая установка постмодернизма. Гер­меневтический, лингвистический и деконструктивистский повороты ввели в контекст философии категории значения, понимания и деконструк­ции. Право может быть осмыслено именно с помощью анализа этих категорий. Дальнейшее ос­мысление феномена права может происходить и как синтез различных фи­лософских подходов, и как их диалог. Причем, форма осмысления может быть систематической, но может принимать вид экзистенциально-антропологиче­ских практик.

Дальнейшее развитие постмодернистских подходов означает не только преодоление тотального господства одной парадигмы, но осмысление уникальных характеристик любого человека как его ктойности, проявляющейся во множестве ипостасей и модальностей. Ктойность человека в сфере права может означать признание многообразия конкретных форм правовых отношений.

Существует и иная точка зрения на проблему уни­фикации права, которую развивают представители пост­модернистского направления". По их мнению, в настоя­щее время общепринятым является понимание права, основанное на таких понятиях, как репрезентативная те­ория истины, нейтрализм, всеобщность и законность. Со­держание этих понятий соответствует традициям запад­ной культурной парадигмы. Однако на сегодняшний день, как утверждают постмодернисты, человечество пережи­вает опыт распада этого культурного единогласия: мы живем в неоднородном и многомерном мире, который объе­диняет совершенно разные понимания человеческого су­ществования, присуще обитателям микропространств. Процесс фрагментации накладывает свою печать и на понимание права. Развитие постмодернистских представ­лений о праве, учитывающих влияние фрагментации, опирается на такие рабочие понятия, как творческое пра­восудие, перспективистская рациональность, системная теория истины и судопроизводство, гарантирующее учет ^ опыта разных культур. Согласно постмодернизму, обще­ство испытывает насущную потребность в новых формах правового мышления.

Деятельность юриста обычно понимается как поиск в кодексах и законах подходящей комбинации, чтобы разрешить дело и применить к конфликтной ситуации существующие правовые нормы.

На сегодняшний день философское и социологичес­кое понимание права соответствует этой картине. Философско-правовые категории, такие, как закон, нор­ма, юридическая сила, эффективность и многие Дру­гие, рассматриваются с этой точки зрения, трактую­щей право как единственную систему норм, регламен­тирующую социальное поведение людей на основе ле­галистского понимания мира и человеческой жизни, от­раженного в установлениях позитивного права.

Однако с точки зрения постмодернизма такое пред­ставление о праве - миф; очень влиятельный, но все же миф. Оно ирреально, но не потому, что право вовсе не является полной и статичной системой - на самом деле это динамичная система, постоянно воспроизво­димая и обновляемая. Динамизм права уже является общепризнанным, что все же не привело к опроверже­нию мифа о праве. Модификация и постоянное самооб­новление нормативной системы, по мнению легалистов, всегда осуществляется в соответствии с механизмами и критериями правовой оценки, включенной в кодекс позитивного права.

Постмодернизм рассматривает это представление о праве как миф потому, что понятия и идеи, которыми человек пользуется, чтобы сделать окружающий нас мир понятным и управляемым, изменили содержание и утратили свойство этических референций, легитими­зирующих закон. Речь идет о таких понятиях, как сво­бода, ответственность, авторитет, научность, справед­ливость, истина/ложь и т.д. Понимание (не определе­ние) таких понятий и идей составляет необходимую пред­посылку ответа на ключевые проблемы регулирования социального поведения и порождаемых им конфликтов. Вот некоторые из таких проблем:

О каких принципах и стандартах поведения сле­дует договориться, чтобы социальная жизнь была гар­моничной и на местном, и на глобальном уровне?

Почему эти принципы и стандарты обладают юри­дической силой?

Откуда нам становится известно, что они имеют юридическую силу?

В чем состоят обязанности каждого индивида пе­ред другими индивидами, связанными с ним социаль­ной практикой?

Во что индивид как личность, взаимодействую­щая с обществом, может верить, что может говорить и что делать?

Как право может способствовать уменьшению со­циального зла?

И какой мере индивид ответственен за социаль­ное зло, и до какой степени?

Правомерно ли установление этой ответственнос­ти существующим правом?

Что такое хороший закон?

С точки зрения теоретиков постмодерна общепри­нятая формулировка ответов на эти вопросы и апории вызывает ряд сомнений.

Проиллюстрируем это коротким примером.

Современная философия и социология права бази­руются на понятии самоидентификации индивида и со­циальной группы, хотя одной из самых явных и замет­ных характеристик современного мира является крах традиционных форм личной и социальной идентифика­ции: гендерной, классовой, расовой, профессиональной, семейной и т.д.

Многие индивиды, если не большинство, действуют более эффективно вне этих традиционных параметров идентификации и пользуются другими критериями иден­тификации, гораздо менее определенными.

Им не удается основывать свои представления о пра­вильных действиях на понятиях разумности или закон­ности, связанных с современным пониманием идентификации, поскольку многие из них ощущают значитель­ную стабильность своей классовой, этнической и даже гендерной принадлежности.

Проблемы правового рационализма, законопослуш­ного поьгдения, желания, ответственности, индивиду­альной и групповой тождественности должны, согласно постмодернизму, решаться на основе понимания того,

Что в социальной действительности идут глубинные процессы трансформации.

По мнению постмодернистов, историю права мож­но разделить на два больших периода: классическое правоведение, характерное для кон­ца 18 и начала 19 веков. Проще можно назвать этот период периодом «всеобщего разума», потому что вся деятельность по разработке и применению право­вых норм основывалась на вере, что такие нормы поко­ятся на непреложных принципах.

Право XX века. В постмодернизме этот период называют «прагматическим». Господствующей право­вой теорией в этом столетии была инструментальная: закон - это инструмент, обеспечивающий социальный порядок; его легитимность основывается на его способ­ности служить общественным целям. Однако трудно определить, какими должны быть эти социальные цели, и предложить стратегии для их достижения. Самым оче­видным примером такого провала является крушение государства всеобщего благоденствия. Последние те­чения демонстрируют, что происходит смена парадиг­мы правовой мысли; таковы, например, критические правовые исследования, феминистская теория права, критическая расовая теория, семиотическая теория пра­ва и т.д. Поистине начинает казаться, что теоретики и практики права заинтересованы в замене традицион­ных истин и нейтралистских концепций права его нематериалиститическими, плюра листскими и кон­текстуальными объяснениями. К концу XX века при­шлось признать:

Что право само по себе - только культурно обус­ловленная дискурсивная форма.

Что вместо культурной однородности и единооб­разия имеет место культурная разнородность и много­плановость.

А следовательно, авторитет права, основанного на метанорме, иерархически возвышающейся над все­ми нормами и лежащей в основе позитивного права, или на социальной цели, принятой только одной культу­рой, становится все проблематичнее.

Теория и практика либерального права, характер­ная для современности, основывается на концепции языка, согласно которой слова и понятия способны объек­тивно передать значение событий. Профессиональный юридический язык пользуется такими абстрактными категориями, как объект/субъект, закон/общество, существительное/прилагательное и т.д., и строит, осно­вываясь на них, правовые нормы, претендующие на удовлетворение юридическим требованиям всеобщ­ности и объективности.

Однако, по мнению постмодернистов, новые явле­ния в теории права привели к дроблению или расколу этой репрезентативной модели. Можно сказать, что мы переживаем «кризис репрезентации», потому что тра­диционные каноны истины исчезают и возникают объяс­нения, рассматривающие истину как социально и кон­текстуально сконструированное рассуждение.

В сложном обществе начала XXI века критерии ра­циональности рушатся, потому что отчетливо вырисо­вываются подгруппы населения, каждая из которых ви­дит и оценивает реальность (и закон) со своей собствен­ной точки зрения.

Прагматическая точка зрения в правовой теории проявляется в рассмотрении права как второстепен­ного явления или процесса, формируемого внеправовыми факторами, такими, как история, экономика, куль­тура и т.п. Контекстуализация - это характеристика, которую правовой прагматизм разделяет с постмодер­нистскими объяснениями права, но прагматизм контекстуализирует закон в соответствии с представлени­ем об однородной культуре и обществе, тогда как пост­модернистская точка зрения рассматривает мир в пер­спективе не поддающейся упрощению культурной ге­терогенности.

Решение проблем разнородного социального поряд­ка, в рамках которого мы живем, согласно представле­ниям постмодернизма, осуществимо путем замены ле­гального правосудия правосудием творческим. Под творческим правосудием постмодернисты понимают правосудие активного общества, которое будет осно­вываться на переформулировке формальных категорий, с которыми работают юристы, чтобы превратить их в функциональные категории.

Таким образом, мы видим, что теоретические под­ходы к праву и перспективам его развития на XXI век сохраняют разнообразие и оставляют перспективу вы­бора. Какая из наметившихся тенденций возобладает - покажет время.

Существует и иная точка зрения на проблему уни­фикации права, которую развивают представители пост­модернистского направления". По их мнению, в настоя­щее время общепринятым является понимание права, основанное на таких понятиях, как репрезентативная те­ория истины, нейтрализм, всеобщность и законность. Со­держание этих понятий соответствует традициям запад­ной культурной парадигмы. Однако на сегодняшний день, как утверждают постмодернисты, человечество пережи­вает опыт распада этого культурного единогласия: мы живем в неоднородном и многомерном мире, который объе­диняет совершенно разные понимания человеческого су­ществования, присуще обитателям микропространств. Процесс фрагментации накладывает свою печать и на понимание права. Развитие постмодернистских представ­лений о праве, учитывающих влияние фрагментации, опирается на такие рабочие понятия, как творческое пра­восудие, перспективистская рациональность, системная теория истины и судопроизводство, гарантирующее учет ^ опыта разных культур. Согласно постмодернизму, обще­ство испытывает насущную потребность в новых формах правового мышления.

Деятельность юриста обычно понимается как поиск в кодексах и законах подходящей комбинации, чтобы разрешить дело и применить к конфликтной ситуации существующие правовые нормы.

На сегодняшний день философское и социологичес­кое понимание права соответствует этой картине. Философско-правовые категории, такие, как закон, нор­ма, юридическая сила, эффективность и многие Дру­гие, рассматриваются с этой точки зрения, трактую­щей право как единственную систему норм, регламен­тирующую социальное поведение людей на основе ле­галистского понимания мира и человеческой жизни, от­раженного в установлениях позитивного права.

Однако с точки зрения постмодернизма такое пред­ставление о праве - миф; очень влиятельный, но все же миф. Оно ирреально, но не потому, что право вовсе не является полной и статичной системой - на самом деле это динамичная система, постоянно воспроизво­димая и обновляемая. Динамизм права уже является общепризнанным, что все же не привело к опроверже­нию мифа о праве. Модификация и постоянное самооб­новление нормативной системы, по мнению легалистов, всегда осуществляется в соответствии с механизмами и критериями правовой оценки, включенной в кодекс позитивного права.

Постмодернизм рассматривает это представление о праве как миф потому, что понятия и идеи, которыми человек пользуется, чтобы сделать окружающий нас мир понятным и управляемым, изменили содержание и утратили свойство этических референций, легитими­зирующих закон. Речь идет о таких понятиях, как сво­бода, ответственность, авторитет, научность, справед­ливость, истина/ложь и т.д. Понимание (не определе­ние) таких понятий и идей составляет необходимую пред­посылку ответа на ключевые проблемы регулирования социального поведения и порождаемых им конфликтов. Вот некоторые из таких проблем:



О каких принципах и стандартах поведения сле­дует договориться, чтобы социальная жизнь была гар­моничной и на местном, и на глобальном уровне?

Почему эти принципы и стандарты обладают юри­дической силой?

Откуда нам становится известно, что они имеют юридическую силу?

В чем состоят обязанности каждого индивида пе­ред другими индивидами, связанными с ним социаль­ной практикой?

Во что индивид как личность, взаимодействую­щая с обществом, может верить, что может говорить и что делать?

Как право может способствовать уменьшению со­циального зла?

И какой мере индивид ответственен за социаль­ное зло, и до какой степени?

Правомерно ли установление этой ответственнос­ти существующим правом?

Что такое хороший закон?

С точки зрения теоретиков постмодерна общепри­нятая формулировка ответов на эти вопросы и апории вызывает ряд сомнений.

Проиллюстрируем это коротким примером.

Современная философия и социология права бази­руются на понятии самоидентификации индивида и со­циальной группы, хотя одной из самых явных и замет­ных характеристик современного мира является крах традиционных форм личной и социальной идентифика­ции: гендерной, классовой, расовой, профессиональной, семейной и т.д.

Многие индивиды, если не большинство, действуют более эффективно вне этих традиционных параметров идентификации и пользуются другими критериями иден­тификации, гораздо менее определенными.

Им не удается основывать свои представления о пра­вильных действиях на понятиях разумности или закон­ности, связанных с современным пониманием идентификации, поскольку многие из них ощущают значитель­ную стабильность своей классовой, этнической и даже гендерной принадлежности.

Проблемы правового рационализма, законопослуш­ного поьгдения, желания, ответственности, индивиду­альной и групповой тождественности должны, согласно постмодернизму, решаться на основе понимания того,

Что в социальной действительности идут глубинные процессы трансформации.

По мнению постмодернистов, историю права мож­но разделить на два больших периода: классическое правоведение, характерное для кон­ца 18 и начала 19 веков. Проще можно назвать этот период периодом «всеобщего разума», потому что вся деятельность по разработке и применению право­вых норм основывалась на вере, что такие нормы поко­ятся на непреложных принципах.

Право XX века. В постмодернизме этот период называют «прагматическим». Господствующей право­вой теорией в этом столетии была инструментальная: закон - это инструмент, обеспечивающий социальный порядок; его легитимность основывается на его способ­ности служить общественным целям. Однако трудно определить, какими должны быть эти социальные цели, и предложить стратегии для их достижения. Самым оче­видным примером такого провала является крушение государства всеобщего благоденствия. Последние те­чения демонстрируют, что происходит смена парадиг­мы правовой мысли; таковы, например, критические правовые исследования, феминистская теория права, критическая расовая теория, семиотическая теория пра­ва и т.д. Поистине начинает казаться, что теоретики и практики права заинтересованы в замене традицион­ных истин и нейтралистских концепций права его нематериалиститическими, плюра листскими и кон­текстуальными объяснениями. К концу XX века при­шлось признать:

Что право само по себе - только культурно обус­ловленная дискурсивная форма.

Что вместо культурной однородности и единооб­разия имеет место культурная разнородность и много­плановость.

А следовательно, авторитет права, основанного на метанорме, иерархически возвышающейся над все­ми нормами и лежащей в основе позитивного права, или на социальной цели, принятой только одной культу­рой, становится все проблематичнее.

Теория и практика либерального права, характер­ная для современности, основывается на концепции языка, согласно которой слова и понятия способны объек­тивно передать значение событий. Профессиональный юридический язык пользуется такими абстрактными категориями, как объект/субъект, закон/общество, существительное/прилагательное и т.д., и строит, осно­вываясь на них, правовые нормы, претендующие на удовлетворение юридическим требованиям всеобщ­ности и объективности.

Однако, по мнению постмодернистов, новые явле­ния в теории права привели к дроблению или расколу этой репрезентативной модели. Можно сказать, что мы переживаем «кризис репрезентации», потому что тра­диционные каноны истины исчезают и возникают объяс­нения, рассматривающие истину как социально и кон­текстуально сконструированное рассуждение.

В сложном обществе начала XXI века критерии ра­циональности рушатся, потому что отчетливо вырисо­вываются подгруппы населения, каждая из которых ви­дит и оценивает реальность (и закон) со своей собствен­ной точки зрения.

Прагматическая точка зрения в правовой теории проявляется в рассмотрении права как второстепен­ного явления или процесса, формируемого внеправовыми факторами, такими, как история, экономика, куль­тура и т.п. Контекстуализация - это характеристика, которую правовой прагматизм разделяет с постмодер­нистскими объяснениями права, но прагматизм контекстуализирует закон в соответствии с представлени­ем об однородной культуре и обществе, тогда как пост­модернистская точка зрения рассматривает мир в пер­спективе не поддающейся упрощению культурной ге­терогенности.

Решение проблем разнородного социального поряд­ка, в рамках которого мы живем, согласно представле­ниям постмодернизма, осуществимо путем замены ле­гального правосудия правосудием творческим. Под творческим правосудием постмодернисты понимают правосудие активного общества, которое будет осно­вываться на переформулировке формальных категорий, с которыми работают юристы, чтобы превратить их в функциональные категории.

Таким образом, мы видим, что теоретические под­ходы к праву и перспективам его развития на XXI век сохраняют разнообразие и оставляют перспективу вы­бора. Какая из наметившихся тенденций возобладает - покажет время.

Существует и иная точка зрения на проблему уни­фикации права, которую развивают представители постмодернистского направления 1 .

По их мнению, в настоя­щее время общепринятым является понимание права, основанное на таких понятиях, как репрезентативная те­ория истины, нейтрализм, всеобщность и законность. Со­держание этих понятий соответствует традициям запад­ной культурной парадигмы. Однако на сегодняшний день, как утверждают постмодернисты, человечество пережи­вает опыт распада этого культурного единогласия: мы живем в неоднородном и многомерном мире, который объе­диняет совершенно разные понимания человеческого су­ществования, присущие обитателям микропространств. Процесс фрагментации накладывает свою печать и на понимание права. Развитие постмодернистских представ­лений о праве, учитывающих влияние фрагментации, опирается на такие рабочие понятия, как творческое пра­восудие, перспективистская рациональность, системная теория истины и судопроизводство, гарантирующее учет опыта разных культур. Согласно постмодернизму, обще­ство испытывает насущную потребность в новых формах правового мышления.

Деятельность юриста обычно понимается как поиск в кодексах и законах подходящей комбинации, чтобы разрешить дело и применить к конфликтной ситуации существующие правовые нормы.

На сегодняшний день философское и социологичес­кое понимание права соответствует этой картине. Фи-лософско-правовые категории, такие, как закон, нор­ма, юридическая сила, эффективность и многие дру­гие, рассматриваются с этой точки зрения, трактую­щей право как единственную систему норм, регламен­тирующую социальное поведение людей на основе ле­галистского понимания мира и человеческой жизни, от­раженного в установлениях позитивного права.

Однако с точки зрения постмодернизма такое пред­ставление о праве - миф; очень влиятельный, но все же миф. Оно ирреально, но не потому, что право вовсе не является полной и статичной системой - на самом деле это динамичная система, постоянно воспроизво­димая и обновляемая. Динамизм права уже является общепризнанным, что все же не привело к опроверже­нию мифа о праве. Модификация и постоянное самооб­новление нормативной системы, по мнению легалистов, всегда осуществляется в соответствии с механизмами и критериями правовой оценки, включенной в кодекс позитивного права.

Постмодернизм рассматривает это представление о праве как миф потому, что понятия и идеи, которыми человек пользуется, чтобы сделать окружающий нас мир понятным и управляемым, изменили содержание и утратили свойство этических референций, легитими­зирующих закон. Речь идет о таких понятиях, как сво­бода, ответственность, авторитет, научность, справед­ливость, истина/ложь и т.д. Понимание (не определе­ние) таких понятий и идей составляет необходимую пред­посылку ответа на ключевые проблемы регулирования социального поведения и порождаемых им конфликтов. Вот некоторые из таких проблем:


О каких принципах и стандартах поведения следует договориться, чтобы социальная жизнь была гармоничной и на местном, и на глобальном уровне?

Почему эти принципы и стандарты обладают юридической силой?

Откуда нам становится известно, что они имеют юридическую силу?

В чем состоят обязанности каждого индивида перед другими индивидами, связанными с ним социальной практикой?

-Во что индивид как личность, взаимодействующая с обществом, может верить, что может говорить и что делать?

Как право может способствовать уменьшению социального зла?

В какой мере индивид ответственен за социальное зло, и до какой степени?

Правомерно ли установление этой ответственности существующим правом?

Что такое хороший закон?

С точки зрения теоретиков постмодерна общепри­нятая формулировка ответов на эти вопросы и апории вызывает ряд сомнений.

Проиллюстрируем это коротким примером.

Современная философия и социология права бази­руются на понятии самоидентификации индивида и со­циальной группы, хотя одной из самых явных и замет­ных характеристик современного мира является крах традиционных форм личной и социальной идентифика­ции: тендерной, классовой, расовой, профессиональной, семейной и т.д.

Многие индивиды, если не большинство, действуют более эффективно вне этих традиционных параметров идентификации и пользуются другими критериями иден­тификации, гораздо менее определенными.

Им не удается основывать свои представления о пра­вильных действиях на понятиях разумности или закон­ности, связанных с современным пониманием иденти­фикации, поскольку многие из них ощущают значитель­ную нестабильность своей классовой, этнической и даже тендерной принадлежности.

Проблемы правового рационализма, законопослуш­ного поьгдения, желания, ответственности, индивиду­альной и групповой тождественности должны, согласно постмодернизму, решаться на основе понимания того, что в социальной действительности идут глубинные процессы трансформации.

По мнению постмодернистов, историю права мож­но разделить на два больших периода:

1. Классическое правоведение, характерное для конца XVIII и начала XIX веков. Проще можно назвать этот период периодом «всеобщего разума», потому что вся деятельность по разработке и применению правовых норм основывалась на вере, что такие нормы покоятся на непреложных принципах.

2. Право XX века. В постмодернизме этот период называют «прагматическим». Господствующей правовой теорией в этом столетии была инструментальная: закон - это инструмент, обеспечивающий социальный порядок; его легитимность основывается на его способности служить общественным целям. Однако трудно
определить, какими должны быть эти социальные цели, и предложить стратегии для их достижения. Самым очевидным примером такого провала является крушение государства всеобщего благоденствия. Последние течения демонстрируют, что происходит смена парадигмы правовой мысли; таковы, например, критические правовые исследования, феминистская теория права, критическая расовая теория, семиотическая теория права и т.д. Поистине начинает казаться, что теоретики и практики права заинтересованы в замене традиционных истин и нейтралистских концепций права его нематериалистическими, плюралистскими и контекстуальными объяснениями. К концу XX века пришлось признать:

Что право само по себе - только культурно обусловленная дискурсивная форма.

Что вместо культурной однородности и единообразия имеет место культурная разнородность и многоплановость.

А следовательно, авторитет права, основанного на метанорме, иерархически возвышающейся над все­ми нормами и лежащей в основе позитивного права, или на социальной цели, принятой только одной культу­рой, становится все проблематичнее.

Теория и практика либерального права, характер­ная для современности, основывается на концепции языка, согласно которой слова и понятия способны объек­тивно передать значение событий. Профессиональный юридический язык пользуется такими абстрактными ка­тегориями, как объект/субъект, закон/общество, существительное/прилагательное и т.д., и строит, осно­вываясь на них, правовые нормы, претендующие на удовлетворение юридическим требованиям всеобщ­ности и объективности.

Однако, по мнению постмодернистов, новые явле­ния в теории права привели к дроблению или расколу этой репрезентативной модели. Можно сказать, что мы переживаем «кризис репрезентации», потому что тра­диционные каноны истины исчезают и возникают объяс­нения, рассматривающие истину как социально и кон­текстуально сконструированное рассуждение.

В сложном обществе начала XXI века критерии ра­циональности рушатся, потому что отчетливо вырисо­вываются подгруппы населения, каждая из которых ви­дит и оценивает реальность (и закон) со своей собствен­ной точки зрения.

Прагматическая точка зрения в правовой теории проявляется в рассмотрении права как второстепен­ного явления или процесса, формируемого внеправо-выми факторами, такими, как история, экономика, куль­тура и т.п. Контексту ал изация - это характеристика, которую правовой прагматизм разделяет с постмодер­нистскими объяснениями права, но прагматизм кон­тексту ализирует закон в соответствии с представлением об однородной культуре и обществе, тогда как пост­модернистская точка зрения рассматривает мир в пер­спективе не поддающейся упрощению культурной ге­терогенности.

Решение проблем разнородного социального поряд­ка, в рамках которого мы живем, согласно представле­ниям постмодернизма, осуществимо путем замены ле­гального правосудия правосудием творческим. Под творческим правосудием постмодернисты понимают правосудие активного общества, которое будет осно­вываться на переформулировке формальных категорий, с которыми работают юристы, чтобы превратить их в функциональные категории.

Таким образом, мы видим, что теоретические под­ходы к праву и перспективам его развития на XXI век сохраняют разнообразие и оставляют перспективу вы­бора. Какая из наметившихся тенденций возобладает - покажет время.