Основной принцип честность при составлении. Духовные принципы. Развитие критического мышления

Александр Гарин

Духовные основы государственности

Передача 4 (из 10)

АУДИО + ТЕКСТ

Дамы и господа, благодарю вас за внимание, с которым вы вместе со мною погрузились в 1075 год. Это очень актуальный вопрос. К сожалению, он не ясно артикулирован, обозначен. Когда встречаются две культуры: западная и не-западная, им очень трудно посмотреть на этот фундамент правовой культуры по очень простой причине: для Запада – это воздух, которым он дышит, Запад юридизирован.

Если мы возьмем философию Бердяева, богословие Сергия Булгакова, то им бросается в глаза, когда они смотрят на Запад, прежде всего, его юридизированность, юридизированность Католической церкви. Можно посмотреть на это и негативно. Самому же западному человеку трудно дать себе в этом отчет, как о чем-то положительном. Это такая же привычка, как привычка к чистому воздуху. Воздух замечается только тогда, когда его не хватает.

Если мы возьмем крайние примеры развития юридической культуры, например, США, то там в городе Вашингтон один из десяти жителей является адвокатом, а государственные чиновники боятся сделать шаг без того, чтобы три высокооплачиваемых адвоката не обсудили все возможные плюсы и минусы. И упаси Бог попасться под метелку какой-нибудь юридической инспекции – загребут непременно. Начнут, как с Клинтоном, проверять какие-нибудь налоги, а доберутся до таких пикантных историй, о которых лучше бы никто не знал вообще. Есть даже шутка из разряда черного юмора о том, что если вы едете на машине и задавили адвоката, что делать? Развернуться и проехать еще раз.

Но если мы смотрим с позиции культур, где эта юридическая сторона не укоренилась, то, поскольку жизнь сложная, ее можно и не заметить. Поэтому получается, что Запад, глядя на русскую культуру, видит, что там есть и криминализация, и всякие такие элементы, но он видит поверхность, а вглубь заглянуть довольно трудно. Где эта глубина? Как говорил Гёте: «Не каждый сознает, чем он живет. Кто это знает, тот нас привлечет». Я очень надеюсь, что я вас привлеку. Я передаю те теории западных ученых, которые участвуют в этом элитарном приключении «посмотреть в корень». Журналисты этим не озабочены. Они смотрят, прежде всего, не в корень, а на контраст, доступный публике. Когда американский журналист пишет статью о русской публике, зачем ему смотреть глубоко вглубь русских проблем? Его просто не поймут читатели «New York Times». И симметрично – если российский журналист будет описывать ситуацию с Клинтоном слишком глубоко и погрузится в дебри юридической культуры, то он потеряет на этом пути всякого читателя. Поэтому гораздо легче сделать карикатуру и изобразить из этого забавный анекдот. Но иначе обстоит дело, если мы возьмем теории известные, но не распространенные.

В прошлый раз я упоминал Гарольда Бермана. В чем же состояла особенность этого начального пункта, с которого начинается строительство новой юридической культуры на Западе? Берман утверждает, что и до 1075 г. между Западом и Востоком были различия, но если говорить о тех тенденциях, которые привели к уникальности создания западноевропейского государства, затянули со временем в этот процесс весь остальной мир, то тогда нам нужно выделить создание уникального правового пространства. Мне кажется, Берман в этом прав.

Итак, в 1075 г. папа Григорий VII десакрализировал роль императора тем, что объявил его инстанцией второго порядка, не последней инстанцией, и сумел утвердить автономию Церкви. Автономия Церкви состояла, прежде всего, в том, что папа получил возможность назначать епископов. Он смог поставить достойных людей. Мы знаем историю папства, особенно в эпоху Возрождения, там было много всего, но, тем не менее, он сумел добиться возможности назначать достойных людей, которые проводили примат не силы, а духа в том, что касалось Церкви. Этот чисто политический успех, случайно давший возможность папе выполнить свою программу, привел к тому, что постепенно автономия духовного начала, как остов, как база, начала трансформировать мир, основанный на культе языческой силы.

Что такое право в средние века? В значительной степени это так называемое «обычное» право, обычаи, то, как люди привыкли жить. Например, в дохристианской России это многоженство. Совершенно новый принцип приходит с христианством, и право обычаев, по которому допускалось многоженство, меняется, вытесняется новым правом, которое поначалу было только церковным. Новое право постепенно начинает защищать хрупкую человеческую личность, ее достоинство. О роли Церкви в развитии русской государственности, о том, как Церковь выступала в защиту вдов, женщин, которые в силовом отношении оказались в самой слабой позиции, писал Ключевский.

Чисто политический успех случайно привел к тому, что постепенно автономия духовного начала, как остов, как база, начала трансформировать мир, основанный на культе языческой силы.

Этот принцип, если мы возьмем благородное измерение, питает движение феминизма на Западе. В этом движении есть много привходящих, анекдотических факторов, но самый благородный именно этот фактор. Сегодня даже интимные отношения в браке на Западе формулируются юридически, чтобы защитить женщину перед грубым физическим насилием. Жена может подать в суд на мужа. Это, конечно, очень сложная юридическая ситуация, но, тем не менее, это все один принцип защиты духовного начала, достоинства личности перед грубой силой. Этот принцип начал трансформировать мир в 1075 г., и до сегодняшнего дня этот принцип сохраняется.

Это не значит, что все это понимают. Когда Гарольд Берман писал свою книгу, его заботил, прежде всего, Запад. К своему удивлению, я обнаружил, что Гарольд Берман, оказывается, был оригинальным гарвардским специалистом по советскому праву. И когда он изучал советское право, то пошел настолько вглубь, что ужаснулся тому, что Запад начинает забывать свои духовные истоки, и это очень опасно. Если юридическая система начинает забывать свои духовные истоки, то право становится просто крючкотворством, и главной задачей становится найти дыру между законами. Тогда вообще непонятно, чем занимаются адвокаты. Для Бермана это означало, что высший принцип трансформации жизни с помощью инструментов права, исходя из приоритета духовных ценностей, который сделал Запад Западом в хорошем смысле слова, начинает забываться, размываться.

Но давайте вернемся к уникальности нового правового пространства. Гарольд Берман написал свою книгу в 1983 году, постепенно она была переведена и стала известна более широкому кругу людей. Гарольд Берман отдает себе отчет в том, что он говорит много оригинальных вещей, которые могут вызвать возражения. Среди специалистов, тех интеллигентных людей, которые занимались этими вопросами, есть много стереотипов. Например, один из них о том, что на континенте было развито римское право, а в Англии был развит так называемый «общий закон». Америка в значительной степени унаследовала принципы права из Англии. И этот англосаксонский мир сильно отличается от континента. Это один из стереотипов. Западноевропейский континент, а это Германия, Франция, Италия, Испания и другие страны, заимствовали, приняли римское право. Это воспринималось, как хорошо развитая правовая культура, нашедшая свое воплощение в Кодексе Юстиниана. Эту правовую культуру восстановили, и на основе нее сложилось государственное право, сначала как церковное право, а затем государственное право Западной Европы.

Гарольд Берман возражает. Он говорит, что это правда, но не вся правда. Задача римских юристов никогда не состояла в том, чтобы сделать из права систему, подобную математике. Сегодня современная западная правовая система выглядит, как математика. Есть аксиомы, основные посылки, которые прописаны в Конституции, в основном законе. Затем есть логические следствия. Не должно быть противоречия, противоречия в праве – это скандал, так же как в математике: если есть противоречия, то можно вывести что угодно. Существуют специалисты, которые знают эту систему, как в математике, а человек с улицы с трудом разберется, что там внутри написано. Только специалисты в конечном итоге понимают, из чего состоит право. Судебные процессы происходят не на основании авторитетного суждения какого-то политического лица. Есть обвиняемый, есть защитник, есть судья как специалист, который на основании этой непротиворечивой системы выносит свое разумное рациональное заключение. Новые законы, которых требует жизнь, вводятся не по произволу какого-то лица, они должны быть интегрированы в эту систему. Более того, один из элементов правовой культуры состоит в том, что есть философия, стоящая за духовными принципами кодекса. Поэтому введение нового закона значит, прежде всего, выяснение его философской подоплеки: будет ли этот закон справедливым, отражает ли он общий подход, общую философию и так далее.

Введение нового закона значит, прежде всего, выяснение его философской подоплеки: будет ли этот закон справедливым, отражает ли он общий подход, общую философию.

Но если бы мы хотели нарисовать карикатуру на этот процесс, то, конечно, легко было бы вспомнить так называемое советское право, то, что называлось «телефонным правом». Часто встречались противоречия, вместо законов были указы. Мешало ли это кому-нибудь? Не очень, потому что нужно было просто набрать правильный телефонный номер и спросить, какой из противоречивых элементов сегодня в цене, чему надо следовать. Естественно, в этой системе адвокат был маленьким крючкотворцем, человеком, которому не очень много платили, он не защищал клиента, а мог только помочь ему вывернуться в этой системе, но апеллировать к независимому закону он вряд ли мог. Это, конечно, карикатура.

Если мы вспомним, чем же была оригинальная римская система, то она была похожа скорее на советскую систему, чем на западную систему. Римские юристы думали, что жизнь противоречива и считали, что стремится к непротиворечивости бессмысленно, они не ставили это требованием. Кроме того, они жили в мире, где был один император. Телефонов тогда не было, но были другие средства коммуникации, и император всегда мог сказать, что сегодня в цене. И право состояло в том, что существовал кодекс, где были прописаны все указы.

Тем не менее, логика существовала, но надо заметить, что в Византии почти не было юридических школ. Профессии юриста не было как таковой. Был пост юриста, интеллигентного человека, который был образован по меркам того времени, его назначали на пост судьи, ему достаточно было вспомнить тот мир, в котором он жил, обычное право, и посмотреть на кодекс, полистать его, тогда он становился судьей. Гильдии, цеха юристов не существовало. Короткое время существовали юридические школы, были попытки императоров Византии их ввести, но это было так же, как в Древнем Риме, занятием для желающих.

В Византии почти не было юридических школ, профессии юриста не было как таковой. Был пост юриста, интеллигентного человека, который был образован по меркам того времени, его назначали на пост судьи, ему достаточно было вспомнить тот мир, в котором он жил, обычное право.

Что возникло около 1075 г.? Поскольку у папы не было армии и не было прямого силового контроля, то управлять можно было только на основе непротиворечивого кодекса. Возьмем систему, радикально противоположную юридической – это мафия. В Южной Италии существует, как известно, три мафии под разными именами. Эти три мафии постоянно сражаются между собой. Лидеры этих мафий, конечно, понимают, что это самоубийство, что надо время от времени договариваться. И они пытаются договориться между собой. Договоренности приводят к перемирию, тем не менее, братоубийственный расстрел друг друга через некоторое время возникает опять. Почему?

Специалисты, когда изучают этот способ организации, отмечают, прежде всего, следующее. Мафия управляется принципом анти-юридическим, основанном на прямом личном контроле. Закон – это правила игры. Правила игры – это слово босса. Когда босс, шеф меняет свои правила игры, вся исполнительная вертикаль следует ему. Эта система управляема только в определенных размерах, потому что здесь должен быть личный контроль. Когда на определенном расстоянии личный контроль кончается, в этой системе возникают сбои, а Италия большая страна. Можно было бы выйти из этой проблемы: написать правила игры, сделать их непротиворечивыми, предоставить возможность человеку, который не может дозвониться до босса и получить от него прямое указание, самому судить о том, что можно и чего нельзя на основании написанного закона. Для того, чтобы это было возможно, этот человек должен быть образован, он должен знать закон; должна быть логика, только рационально можно судить о том, что хорошо, а что плохо. Этот закон должен быть непротиворечив. Но если мафия пропишет все это, сделает доступным другим людям, то без прямого контроля она кончит свое существование. У нее, как говорят американцы, безвыигрышная позиция: прямой контроль действителен только на сравнительно коротких территориальных расстояниях, а юридическую систему они не пускают. Поэтому специалисты говорят, что этот способ организации приводит к постоянным мафиозным разборкам, причем наверх выходят каннибалы все более крутого характера. Если предыдущим поколением мафиози считалось, что таким образом нельзя убивать друг друга, то приходят молодые дерзающие люди, которые предъявляют новую степень маразматического отношения к себе подобным, и они выходят наверх. Это каннибалистская система, сжирающая друг друга и парализующая всю ситуацию.

Поскольку у папы не было армии и не было прямого силового контроля, то управлять можно было только на основе непротиворечивого кодекса.

Для того, чтобы руководить без прямого политического контроля, где-то в 1075 г. в университете в Болонье, затем во втором богословском университете в Сорбонне и была придумана новая система. Эта новая система возникла благодаря большой наивности Запада, в отличие от Византии. Если в Византии греческий язык, школы, академии, философские кружки никогда не исчезали, то Западная Европа в результате разрушения германцами лежала в руинах, и единственным средоточием культуры были монастыри.

У западных мыслителей, а это были в основном монахи, в результате временного политического выигрыша папы в отношении назначений епископов, исходя из религиозных соображений, в результате возможности автономии, относительной независимости от политики, возникла оптимистическая наивная вера в то, что Кодекс Юстиниана, который нашли к этому времени, является памятником, высшим выражением юридического перфекционизма. Конечно, они видели, что там масса противоречий, но в своей наивности они думали, что это переписчики виноваты. Что на самом деле там противоречия никакого не должно быть. Поскольку архивов не существовало, в ситуации того времени это означало, что лучшие умы трудились над тем, как угадать, каков же тот совершенный прообраз юридической мысли, непротиворечивой, гармонической, стоит за тем, что они получили. Эти глоссаторы, комментаторы и занимаются тем, что видят противоречия и рассуждают так: конечно, это противоречие, но этого противоречия не должно быть, следовательно, оно только по внешности, поэтому, давайте-ка, найдем тот принцип, из которого будет видно, что это противоречие ликвидируется, а мы возвращаемся к непротиворечивым истокам.

Все это было сделано для утверждения примата духовности. Примат духовности для монаха – это, естественно, принципы Евангелия. Аксиомы Евангелия легли в основание переработки римского права с помощью латинского языка, который был тогда высшим языком для всей Европы, единственным языком цивилизованной культуры. Этот язык и лег в ту систему, из которой римское право вышло совершенно преображенным. Самого процесса трансформации его творцы, естественно, не заметили, им казалось, что они возвращались к истокам. На самом деле, они сотворили нечто совершенно новое. Например, поскольку, это право создавалось, прежде всего, для Церкви, в нем существовали принципы, обязательные для монахов. Например, честность. Когда происходят какие-то контрактные сделки, заключаются договоры, то Господь Бог видит, хочешь ты этого или нет, поэтому врать не надо. Принцип честности пронизывает все это право.

Мы можем противопоставить этому современную карикатуру: человек взял и расписался, не разобравшись, не прочитал мелкий шрифт. Попал, что называется, «как кур в ощип». В Германии есть законы, которые защищают человека, дают ему несколько дней, если этот мелкий шрифт в корне противоположен здравому смыслу, то тот, кто выиграл в результате такого псевдоконтракта, не может сказать: «Раз подписал, сам дурак, выполняй!» Суд человека защитит. Это следствие тех принципов, которые были когда-то вложены в это право.

Принцип честности, принцип доверия, потому что Господь Бог это видит, принцип гуманности, принцип примата духовного начала над грубой силой. Если у меня грубой силой что-то взяли, отобрали, и время прошло, но, тем не менее, меня защищают эти принципы, которые были вложены когда-то монахами. Результат, как утверждает Берман, состоял в том, что первым правовым государством в истории было папское государство. И это правовое государство, за неимением лучшего образца, послужило образцом для всего остального права. Начав с того, что создали правовую культуру внутри духовной автономии Церкви, не зависящей от власти, постепенно распространили ее на весь остальной политический мир, ввели право городов, коммерческое право, право королей и так далее. Перепахали обычное право, взяли из обычного права, из обычаев то, что не противоречило этому духовному принципу, дикости выкинули (это заняло почтенное время) и создали другую атмосферу правовой защищенности.

Однажды я садился в такси у дверей отеля в Канаде, и носильщик попросил водителя «доставить доктора Кови в аэропорт». Водитель решил, что я врач, и начал рассказывать о своих проблемах со здоровьем. Я пытался объяснить, что я вовсе не тот доктор, но он не очень хорошо понимал по-английски и не мог этого взять в толк. Так что я просто стал слушать.

Водитель говорил о своих болях, коликах, двоении в глазах. Чем больше он рассказывал, тем больше я убеждался, что причина его проблем в неспокойной совести. Он жаловался, что ему приходится обманывать систему, чтобы получить прибыль.

- Я не собираюсь играть по правилам, так денег не заработать, - затем выражение его лица изменилось. - Но если меня поймает полиция, у меня будут проблемы... Я потеряю лицензию... Как вы думаете, доктор, что мне делать?

Я сказал ему:

• - Вам не кажется, что основная причина всех этих волнений и болезней в том, что вы не в ладу со своей совестью? В глубине души вы знаете, что вам нужно делать.
• - Но иначе я не заработаю на жизнь!

Я рассказал ему о том, как важен мир в душе, и о мудрости, снисходящей на того, кто живет в гармонии со своей совестью.

• - Не обманывайте. Не крадите. Обращайтесь с людьми уважительно.
• - Вы вправду думаете, что это поможет?
• - Я знаю, что поможет.

Когда он меня высаживал, то не взял моих чаевых. Вместо этого он обнял меня.

- Я последую вашим советам. Мне на самом деле уже стало лучше! (2)

Принцип «изнутри наружу» означает «начни с себя». Точнее, начни изнутри себя - со своих парадигм, своего характера и своих мотивов. Каждый раз, когда мы считаем, что «проблема где-то там», сама эта мысль является проблемой. Мы позволяем тому, что «где-то там», контролировать нас. Это принцип «снаружи вовнутрь»: мы не можем измениться, пока не изменится то, что снаружи - внешние обстоятельства. (7)

Жизнь в притворстве - нелегкое занятие. (4)

Регулярные посещения церкви не обязательно означают жизнь по принципам, проповедуемым ею. Можно быть активным в церкви и пассивным в следовании ее проповедям. (7)

Посещать церковь и быть духовной личностью - не одно и то же. Есть люди, которые настолько поглощены церковными обрядами и действами, что становятся безучастными к насущным человеческим потребностям. Их поведение начинает противоречить тем заповедям, которые они сами провозглашают. (7)

Не зацикливайтесь на слабостях других людей. Не зацикливайтесь на своих слабостях. Если вы совершили ошибку - признайте ее, исправьте и извлеките из нее урок - немедленно. (7)

С самого рождения человек подчиняется то одному, то другому социальному институту. Каждый из них оценивает и судит своих членов. Все эти суждения и оценки складываются и образуют ярлык, который навешивается на человека. (4)

Разочарование - это функция наших ожиданий, а наши ожидания чаще связаны с отражением в социальном зеркале, чем с нашими истинными ценностями и приоритетами. (7)

Быть искренним-это значит говорить правду, иными словами - обеспечивать соответствие наших слов реальности. Быть честным - это обеспечивать соответствие реальности нашим словам, то есть выполнять обещания и оправдывать ожидания. Это требует прямоты характера, а также единства и согласия - в первую очередь с собой, но также и с жизнью. (7)

Смирение - величайшая из добродетелей, потому что из него произрастают все остальные добродетели. (21)

Пытаясь стать всем для всех, человек в конце концов оказывается ничем - в первую очередь для себя. (3)

Развивая осознанность, или самосознание, мы часто обнаруживаем в себе неэффективные сценарии, глубоко укоренившиеся привычки, которые абсолютно не соответствуют нашим истинным жизненным ценностям. (7)

В конечном итоге то, что мы собой представляем, является более красноречивым, чем все, что мы говорим или делаем. (7)

Лояльность не должна быть более высокой ценностью, чем честность. По сути, честность - это и есть лояльность. Вы хотите, чтобы ваш врач сказал вам правду, даже если вам не хочется ее слышать. (8)

Дайте себе маленькое обещание и сдержите его. Затем - обещание чуть больше, а затем - еще больше. В результа-те ваше чувство собственного достоинства станет сильнее вашего настроения, и когда это произойдет, вы обнаружите истинный источник силы - моральный авторитет. (8)

Считается, что все, что нам нужно для успеха, - это талант, энергия и индивидуальность. Но история учит нас, что в долгосрочной перспективе то, чем мы являемся, более важно, чем то, чем мы кажемся. (8)

Многим людям, обладающим так называемым вторичным величием, то есть общественным признанием своих талантов, не хватает «первичного величия», то есть величия души и характера. Рано или поздно это проявляется во всех их долгосрочных отношениях - и с деловым партнером, и с супругом, и с другом, и с ребенком-подрост-ком, переживающим кризис самоопределения. Характер - вот что по-настоящему красноречиво. (7)

Нет ничего удивительного в том, что многие живут в заботах и страхе, притворяясь и пытаясь произвести впечатление. Они позволяют внешним силам наносить удары по своей жизни, вместо того чтобы найти твердую опору в неизменных истинных внутренних ценностях. (4)

Один из важнейших признаков честной, прямой личности - это лояльность к отсутствующим. Проявляя ее, мы взращиваем доверие к нам у тех, кто присутствует. (7)

Наш характер - это, по сути, производная наших привычек. Привычки постоянны и часто не осознаваемы. Следуя им, мы ежедневно красноречиво проявляем свой характер.

Люди не способны пережить перемены, если у них внутри нет неизменного стержня. Ключ к способности изменяться - в постоянном, неизменяемом осознании того, кто мы есть, чем мы живем, каковы наши ценности. (7)

Люди, живущие по принципам, не проповедуют экстремизм, не живут под лозунгом «все или ничего». Они не делят все на черное и белое, плохое и хорошее. Они мыслят в категориях постоянства, приоритетов, шкалы ценностей. (3)

Чем больше человека заботит мнение других людей, тем меньше он может позволить себе думать об этих чужих мнениях, ведь он перед ними слишком беззащитен. (3)

У проблем, с которыми мы сталкиваемся в нашем мире, в нашей стране, в нашей семье и внутри себя, - духовные корни. Подобно листьям на дереве распускаются симптомы этих проблем - социальные, экономические и политические. Но корни этого дерева - моральные и духовные. И произрастают они в первую очередь в самой личности человека, а затем в его семье. (4)

Неудовлетворенный человек часто предпочитает отстраненно наблюдать за жизнью других. Исполняя одну воображаемую роль за другой, он вскоре теряет понимание своей истинной роли и ведет себя в соответствии с ожиданиями других. (4)

Нравственность утрачивается понемногу, маленькими порциями. (4)

Нам не добиться блестящей общественной победы, то есть не завершить стоящего дела, не одержав сначала блестящей личной победы. (4)

Мы часто слышим о «хищении персональных данных»-когда кто-то крадет ваш бумажник и притворяется вами. Но куда более серьезное «хищение» происходит, когда человек позволяет похоронить свою личность под ворохом представлений о себе других людей. (5)

Когда мы черпаем силу в ярлыках на наших футболках, свитерах, туфлях или платьях, в нашей карточке члена престижного клуба, в нашем положении в обществе, влиянии, могуществе и престиже, в нашей машине, прекрасном доме и других символах престижа и процветания или же в нашем внешнем облике, модном образе, красноречии, научных степенях и грамотах, - мы всего лишь пытаемся компенсировать нашу внутреннюю пустоту и отсутствие опоры. Но, базируясь на внешних символах успеха, мы лишь усиливаем свою зависимость от них. Мы живем напоказ, держимся за несвойственные нам ценности и тем самым усугубляем свою внутреннюю слабость. (4)

Мудрость - дитя честности, способности жить по принципам. А честность, в свою

очередь, -дитя смирения и отваги. По сути, можно сказать, что смирение - мать всех добродетелей, потому что смирение есть признание существования естественных законов, или принципов, которые управляют Вселенной. Они управляют миром. Гордость говорит нам, что это мы управляем миром. Смирение же учит нас понимать принципы и жить по ним, потому что в конечном итоге именно они определяют последствия наших поступков. Если смирение - это мать, то отвага - это отец мудрости. Потому что, чтобы продолжать следовать принципам, даже если они противоречат общественным нормам, обычаям и ценностям, нужна невиданная отвага. (8)

Разговорами не выпутаться из сложной ситуации, к которой привели вас действия. (7)

Вы должны решить, что есть ваши высшие приоритеты, и иметь смелость спокойно, с улыбкой, не извиняясь, сказать «нет» всему остальному. И поможет вам в этом большое «ДА», пылающее внутри вас. (7)

Ваши проблемы начинаются в вашем собственном сердце. (4)

«Большинство людей верит в такое количество чудес, что я решил выяснить, почему это происходит. Сначала я исследовал различные мистические идеи и опыты. Я занимался экстрасенсами и пси-феноменами, где последним всеобщим увлечением был Ури Геллер, человек, про которого говорили, что он сгибает ключи, проводя по ним пальцем. (См.: О разоблачении трюков Ури Геллера – Прим. И.Л. Викентьева) По его приглашению я отправился к нему в гостиницу, где он должен был сгибать ключи и читать мысли на расстоянии.

Чтения мыслей не получилось.

Мне кажется, никто не может читать мои мысли. Потом мой сын держал ключ, а Ури Геллер тёр его, но ничего не произошло. Тогда он сказал, что это лучше получается в воде, и вот представьте себе такую картину: все мы стоим в ванной, льется вода, он трет ключ пальцем под водой - и ничего не происходит. Я так и не смог расследовать этот феномен.

Потом я стал думать: а во что ещё мы верим? (Тут я вспомнил о знахарях - как легко было бы с ними покончить, установив, что их средства на самом деле не действуют.) И я нашёл вещи, в которые верит ещё больше людей, например в то, что мы знаем, как надо учить. Существуют целые школы новых методов чтения, и математических методов, и т. п., но если присмотреться, вы увидите, что люди читают всё меньше, во всяком случае, не больше, чем раньше, несмотря на то, что мы систематически развиваем эти методы. Вот вам знахарское средство, которое не действует. В этом надо разобраться. Почему они думают, что их методы должны работать? Другой пример - что делать с преступниками? Очевидно, что мы не можем добиться успеха. Мы создали много новых теорий, но не добились сокращения числа преступлений. Однако все это считается наукой. И, по-моему, обычные люди, которые судят с позиций здравого смысла, запуганы этой псевдонаукой. Мы должны по-настоящему всмотреться в неработающие теории и в ту науку, которая наукой не является.

Я думаю, что упомянутые мной педагогические и психологические дисциплины - это пример того, что я назвал бы наукой самолётопоклонников. У тихоокеанских островитян есть религия самолётопоклонников. Во время войны они видели, как приземляются самолёты, полные всяких хороших вещей, и они хотят, чтобы так было и теперь. Поэтому они устроили что-то вроде взлётно-посадочных полос, по сторонам их разложили костры, построили деревянную хижину, в которой сидит человек с деревяшками в форме наушников на голове и бамбуковыми палочками, торчащими как антенны - он диспетчер, - и они ждут, когда прилетят самолёты. Они делают все правильно. По форме всё верно. Всё выглядит так же, как и раньше, но все это не действует. Самолёты не садятся. Я называю упомянутые науки науками самолётопоклонников, потому что люди, которые ими занимаются, следуют всем внешним правилам и формам научного исследования, но упускают что-то главное, так как самолёты не приземляются.

Теперь мне, конечно, надлежит сообщить вам, что именно они упускают. Но это почти так же трудно, как и объяснить тихоокеанским островитянам, что им следует предпринять, чтобы как-то повысить благосостояние своего общества. Здесь не отделаешься чем-то простым, вроде советов, как улучшить форму наушников. Но я заметил отсутствие одной черты во всех науках самолётопоклонников. То, что я собираюсь сообщить, мы никогда прямо не обсуждаем, но надеемся, что вы все вынесли это из школы: вся история научных исследований наводит на эту мысль. Поэтому стоит назвать её сейчас со всей определённостью.

Это научная честность, принцип научного мышления, соответствующий полнейшей честности, честности, доведенной до крайности. Например, если вы ставите эксперимент, вы должны сообщать обо всём, что, с Вашей точки зрения, может сделать его несостоятельным. Сообщайте не только то, что подтверждает Вашу правоту. Приведите все другие причины, которыми можно объяснить Ваши результаты, все Ваши сомнения, устранённые в ходе других экспериментов, и описания этих экспериментов, чтобы другие могли убедиться, что они действительно устранены.

Если вы подозреваете, что какие-то детали могут поставить под сомнение Вашу интерпретацию, - приведите их. Если что-то кажется вам неправильным или предположительно неправильным, сделайте всё, что в Ваших силах, чтобы в этом разобраться. Если вы создали теорию и пропагандируете её, приводите все факты, которые с ней не согласуются так же, как и те, которые её подтверждают. Тут есть и более сложная проблема. Когда много разных идей соединяется в сложную теорию, вы должны убедиться, что теория объясняет не только те факты, которые явились начальным толчком к её созданию. Законченная теория должна предсказывать и что-то новое, она должна иметь какие-то дополнительные следствия.

Короче говоря, моя мысль состоит в том, что надо стараться опубликовать всю информацию, которая поможет другим оценить значение Вашей работы, а не одностороннюю информацию, ведущую к выводам в заданном направлении.

Весь наш опыт учит, что правду не скроешь. Другие экспериментаторы повторят Ваш эксперимент и подтвердят или опровергнут Ваши результаты. Явления природы будут соответствовать или противоречить Вашей теории. И хотя вы, возможно, завоюете временную славу и создадите ажиотаж, Вы не заработаете хорошей репутации как учёный, если не были максимально старательны в этом отношении. И вот эта честность, это старанье не обманывать самого себя и отсутствует большей частью в научных исследованиях самолётопоклонников.

Их основная трудность происходит, конечно, из сложности самого предмета и неприменимости к нему научного метода. Однако надо заметить, что это не единственная трудность. Как бы то ни было, но самолёты не приземляются.

На множестве опытов мы научились избегать некоторых видов самообмана. Один пример: Милликен измерял заряд электрона в эксперименте с падающими масляными каплями. И получил несколько заниженный, как мы теперь знаем, результат. Его незначительная ошибка объяснялась тем, что использовалось неверное значение для вязкости воздуха. Интересно проследить историю измерений заряда электрона после Милликена. Если построить график этих измерений как функцию времени, видно, что каждый следующий результат чуть выше предыдущего, и так до тех пор, пока результаты не остановились на некотором более высоком уровне.

Почему же сразу не обнаружили, что число несколько больше? Учёные стыдятся этой истории, так как очевидно, что происходило следующее: когда получалось число слишком отличающееся от результата Милликена, экспериментаторы начинали искать у себя ошибку. Когда же результат не очень отличался от величины, полученной Милликеном, он не проверялся так тщательно. И вот слишком далекие числа исключались и т. п. Теперь мы знаем про все эти уловки и больше не страдаем таким заболеванием.

К сожалению, долгая история того, как люди учились не дурачить сами себя и руководствоваться полнейшей научной честностью, не включена ни в один известный мне курс. Мы надеемся, что вы усвоили её из самого духа науки.

Итак, главный принцип - не дурачить самого себя. А себя как раз легче всего одурачить. Здесь надо быть очень внимательным. А если вы не дурачите сами себя, вам легко будет не дурачить других учёных. Тут нужна просто обычная честность.

Я хотел бы добавить нечто, не самое, может быть, существенное для ученого, но для меня важное: вы как учёный не должны дурачить непрофессионалов. Я говорю не о том, что нельзя обманывать жену и водить за нос подружку. Я не имею в виду те жизненные ситуации, когда вы являетесь не учёным, а просто человеком. Эти проблемы оставим вам и Вашему духовнику. Я говорю об особом, высшем, типе честности, который предполагает, что вы как учёный сделаете абсолютно всё, что в Ваших силах, чтобы показать свои возможные ошибки. В этом, безусловно, состоит долг учёного по отношению к другим учёным и, я думаю, к непрофессионалам.

Например, я был несколько удивлён словами моего друга, занимавшегося космологией и астрономией. Он собирался выступать по радио и думал, как объяснить, какова практическая ценность его работы. Я сказал, что её просто не существует. «Да, но тогда мы не получим финансовой поддержки для дальнейших исследований», - ответил он. Я считаю, что это нечестно. Если вы выступаете как учёный, вы должны объяснить людям, что вы делаете. А если они решат не финансировать Ваши исследования, - что ж, это их право.

Одно из следствий этого принципа: задумав проверить теорию или объяснить какую-то идею, всегда публикуйте результаты, независимо от того, каковы они. Публикуя результаты только одного сорта, мы можем усилить нашу аргументацию. Но мы должны публиковать все результаты.

До сих пор я рассматривал принципы, которые применяются к институтам, или более точно, к базисной структуре общества. Ясно, однако, что нужно также выбрать и принципы иного рода, так как полная теория правильности включает и принципы для индивидов. На самом деле, как показывает приводимая ниже диаграмма, мы нуждаемся в дополнительных принципах международного права (the law of nations) и, конечно, в правилах приоритета при приписывании весов в случае конфликта принципов. Я не буду рассматривать прин­ципы международного права, за исключением лишь краткого их упоминания (§ 58). Не буду я пытаться систематически обсуждать принципы для индивидов. Но определенные принципы этого типа являются существенной частью любой теории справедливости. В этом и следующем разделах будет объяснено значение некоторых таких принципов, хотя объяснение причин, по которым они выбираются, будет отложено до §§ 51-52.

Сопровождающая изложение этой темы диаграмма является чисто

схематической. Не предполагается, что принципы, ассоциированные с концепциями, расположенными на дереве схемы ниже, выводятся из высших уровней. Диаграмма просто указывает виды принципов, которые должны быть выбраны до того, как мы располагаем полной концепцией правильности. Римские цифры отражают порядок, в ко­тором должны быть признаны в исходном положении различного рода принципы. Таким образом, в первую очередь следует согласиться на принципы для базисной структуры общества, затем идут принципы для индивидов, за которыми следует международное право. Пос­ледними принимаются правила приоритета, хотя мы можем опытным путем подвергнуть ранее принятые предложения последующей реви­зии.

Порядок, в котором выбираются принципы, поднимает некоторые вопросы, которые я опущу. Важно то, что различные принципы должны быть приняты в определенной последовательности, и причины упорядочения связаны с более трудной частью теории справедливости. Вот иллюстрация: в то время как было бы возможно выбрать много естественных обязанностей до обязанностей базисной структуры без существенного изменения принципов, последовательность, как бы то ни было, отражает тот факт, что обязательства предполагают прин­ципы для социальных форм. И некоторые естественные обязанности также предполагают такие принципы, как, например, обязанность поддерживать справедливые институты. По этой причине кажется проще принять все принципы для индивидов после принятия прин­ципов для базисной структуры. То, что принципы для институтов выбраны первыми, показывает социальную природу справедливости, ее тесную связь с социальными практиками, столь часто отмечаемую идеалистами. Когда Брэдли говорит, что индивид - голая абстракция, это утверждение можно без большого искажения интерпретировать как то, что обязательства и обязанности индивида предполагают моральную концепцию институтов, и следовательно, что концепция справедливости должна быть определена перед тем, как будут уста­новлены требования для индивидов 25 . Это равнозначно тому, что в большинстве случаев принципы для обязательств и обязанностей должны быть установлены после принципов для базисной структуры.

Следовательно, для установления полной концепции правильности стороны в исходном положении должны выбрать в определенном порядке не только концепцию справедливости, но также и принципы для каждой главной концепции, подпадающей под концепцию пра­вильности. Эти концепции относительно немногочисленны и соот­носимы друг с другом. Итак, в дополнение к принципам для институ­тов должно быть соглашение по принципам для таких понятий, как честность и преданность, взаимное уважение и благодеяние в приме­нении к индивидам, а также по принципам, управляющим поведением государств. Интуитивная идея тут такова: концепция правильности некоторой вещи совпадает с концепцией, по которой эта вещь на­ходится в согласии с принципами, которые в исходном положении были бы признаны приложимыми к вещам подобного рода. Я не интерпретирую эту концепцию правильности как анализ значения термина „правильный" (right), обычно используемого в моральных контекстах. Это не означает и анализа концепции правильности в традиционном смысле слова. Скорее, более широкое понятие пра­вильности как честности следует рассматривать как замещение су­ществующих концепций. Нет необходимости говорить, что есть по­добие (sameness) значений слова „правильный" (и соотносимых с ним) в его обычном использовании и более разработанных оборотов речи, призванных выразить этот идеал договорной концепции пра­вильности. Для наших целей я принимаю здесь взгляд, что основа­тельный анализ заключается в обеспечении удовлетворительного за­мещения понятий, при котором достигаются желаемые результаты и в то же время избегаются неясности и путаница. Другими словами, экспликация есть элиминация: мы начинаем с концепции, которая в чем-то неудовлетворительна, но она служит определенным целям, и от нее нельзя отказаться. Экспликация достигает целей старой концепции другими способами, относительно свободными от труднос­тей 26 . Таким образом, если теория справедливости как честности, или более обще, правильности как честности, вполне подходит к нашим обдуманным суждениям в рефлективном равновесии, и если она позволяет нам сказать все, что при должном внимании к вопросу мы хотим сказать, тогда теория обеспечивает элиминацию тради­ционной фразы в пользу других выражений. Так понимаемые спра­ведливость как честность и правильность как честность могут рас­сматриваться как определение и экспликация концепций правильности и справедливости.

Я сейчас обращаюсь к одному из принципов, которые применимы к индивидам, - принципу честности. Я постараюсь использовать этот принцип для учета всех требований, представляющих собой обязательства в противоположность естественным обязанностям. Этот принцип гласит, что человек должен выполнять свою роль, как она определена правилами для институтов, если удовлетворяются два условия: первое - институт справедлив (или честен), т. е. удовлет­воряет двум принципам справедливости, и второе - человек добро­вольно принимает выгоды устройства или же пользуется предостав­ленными ему возможностями для преследования своих интересов. Основная идея тут состоит в том, что когда некоторое число людей вовлечено во взаимовыгодную кооперацию согласно правилам, и зна­чит ограничивает свою свободу таким образом, чтобы дать преиму­щества всем, то те из них, кто подчинился этим ограничениям, имеют право рассчитывать на подобное согласие со стороны других, имеющих выгоды от подчинения первых 27 . Мы не должны выигрывать от коо­перации, не делясь честно с другими. Два принципа справедливости определяют, что такое честный дележ в случае институтов базисной структуры. Так что если эти устройства справедливы, каждый человек получает честную долю, когда все (включая его самого) выполняют свою роль. I

Требования, специфицированные принципом честности, по определению являются обязательствами. Все обязательства возникают именно таким образом. Важно, однако, отметить, что принцип честности имеет две части, первая из которых устанавливает, что институты или практики, о которых идет речь, должны быть справедливы, и вторая характеризует требуемые добровольные действия. Первая часть формулирует необходимые условия, когда добровольные действия должны привести к обязательствам. По принципу честности, невозможно быть ограниченным несправедливыми институтами, или, по крайней мере, институтами, которые превышают терпимый уровень неспра­ведливости (до сих пор не определенной). В частности, невозможно иметь обязательства по отношению к автократической форме прав­ления, или такой форме правления, где царит произвол. Для возникно­вения обязательств из согласительных или других действий нет необходимых предпосылок, каким бы образом эти действия ни были выражены. Узы обязательств предполагают справедливые институты, или же разумно справедливые в свете обстоятельств. Было бы, однако, ошибочно аргументировать против справедливости как честности, и договорной теории вообще, на том основании, что в качестве следствия этой концепции граждане связаны обязательствами по отношению к несправедливым режимам, которые силой принуждают соглашаться с ними или же добиваются покорности более тонкими путями. Локк особенно подвергался этой ошибочной критике, которая упускает из виду необходимость определенных предпосылочных условий 28 .

Есть несколько характерных особенностей обязательств, которые отличают их от других моральных требований. Во-первых, они воз­никают в результате добровольных действий. Эти действия могут выражать или содержать в скрытом виде такие обязательства, как обещания и соглашения, но они не всегда таковы, как, например, в случае получения выгод. Далее, содержание обязательств всегда опре­деляется институтами или практиками, правила которых специфи­цируют, что необходимо делать. И наконец, обязательства обычно принадлежат определенным индивидам, а именно тем, кто сотруднича­ет в поддержании устройства, о котором идет речь 29 . Как пример, иллюстрирующий эти особенности, рассмотрим политическое дейст­вие - борьбу за должностное место при конституционном режиме (если эта борьба успешна). Это действие ведет к возникновению обязательств выполнять обязанности в учреждении, и эти обязанности определяют содержание обязательств. Здесь я думаю об обязанностях не как о моральных обязанностях, но как о задачах и ответственности определенных институциональных положений. Тем не менее, можно иметь моральные резоны (основанные на моральном принципе), чтобы пренебрегать этими обязанностями, когда это должно быть сделано согласно принципу честности. Кроме того, занимающий общественную должность имеет обязательства перед своими согражданами, от ко­торых он добивается доверия и веры в себя и с которыми он со­трудничает в условиях демократического общества. Подобным же образом, мы принимаем обязательства, когда вступаем в брак, так же как и при занятии должностей в юридических, административных и властных структурах. Мы обретаем обязательства через обещания и неявное понимание, и даже когда вступаем в игру, а именно, обязательства играть по правилам и быть хорошим спортсменом,

Все эти обязательства, я полагаю, покрываются принципом чес­тности. Есть два важных случая, хотя они в чем-то проблематичны, а именно, политические обязательства в применении их к среднему гражданину, а не к занимающим должность, и обязательства держать обещания. В первом случае неясно, в чем состоит обязывающее действие и кто осуществляет его. Для граждан вообще, строго говоря, нет политических обязательств. Во втором случае мы нуждаемся в объяснении, как основанные на общественном доверии обязательства возникают из преимуществ справедливой практики. В этом случае нам нужно исследовать природу соответствующей практики. Эти воп­росы я буду обсуждать в другом месте (§§ 51-52).

ЧЕСТНОСТЬ

Безупречная честность при ведении дел -- руководящий принцип адвокатской деятельности, как общественного служения.

Д. Ватман

Адвокатская этика

В общественном сознании принцип честности включает в себя и принцип правдивости. Некоторые считают эти понятия даже синонимичными. Н. Н. Полянский, много писавший на интересующую нас тему, указывал на то, что «обязанность быть правдивым, если не для всякого защитника, то для члена адвокатской корпорации, представляется или должна быть обязанностью, относящейся к области добрых нравов корпорации» Н.Н. Полянский. «Правда и ложь в уголовной защите» М. 1927. с. 35..

С нашей точки зрения, между принципами правдивости и честности есть существенная разница. Принцип правдивости подразумевает сообщение только правдивой, субъективно истинной информации. Принцип честности -- значительно шире, и помимо вышесказанного, он также предполагает субъективно - честное отношение к высказыванию индивидуальных оценок, личного мнения, собственной правовой позиции, а также, что представляется не менее важным, честное (т. е. порядочное, достойное, нравственное) поведение адвоката во взаимоотношениях с окружающими его людьми: коллегами, клиентами, судом, представителями правоохранительных, государственных органов, СМИ и т. д.

Возможность доверять адвокату является необходимым элементом в отношениях между адвокатом и его клиентом, коллегами или судом. При отсутствии честности у адвоката его полезность для клиента и репутация в профессиональном кругу будут разрушены. В этом случае адвоката не спасет даже его профессиональная компетентность и добросовестность в выполнении своих обязанностей.

Другим проявлением принципа честности в адвокатской профессии является то, что при оказании правовой помощи клиенту адвокат никогда не должен осознанно способствовать или поощрять нечестность, мошенничество, иное преступление либо инструктировать клиента, как нарушить закон или скрыть следы преступления. В этой связи адвокату иногда бывает достаточно сложно выбрать правильную линию поведения при таких, например, обстоятельствах. В адвокатское бюро, специализирующееся на хозяйственно-правовых вопросах, обращается некая фирма с просьбой помочь им составить, скажем, квартальный балансовый отчет для представления в налоговую инспекцию. При этом клиент не скрывает, что учет у него был «липовый », имевший целью сокрытие части дохода, уменьшение налогооблагаемой базы. Другими слонами, клиент просит адвоката помочь ему скрыть следы преступления. Разумеется, по общему правилу, адвокат не вправе этого делать. Но в данном случае есть некоторая специфика. В области экономики, особенно ее «налоговой» части, происходит, упрощенно говоря, следующее: государство пытается как можно больше получить с товаропроизводителей, а последние стараются как можно меньше отдать. Если это «перетягивание каната» идет по правилам (т. е. на основе действующего законодательства, с использованием его слабых мест, непроработанности, «изобретения» законных по форме схем), то во всем мире бизнес-адвокаты «тянут канат» на стороне клиента. Не имеется в виду, что адвокат при этом может помогать клиенту, исходя только лишь из того, что действующее налоговое законодательство является с его -- адвоката -- точки зрения неразумным, экономически безумным. В любом случае, в практической деятельности адвокат обязан исходить из принципа «закон есть закон». Адвокат не может порекомендовать клиенту подделать тот или иной первичный документ, сжечь ненужные (опасные), не показывать в отчете ту или иную операцию. Но адвокат может посоветовать клиенту переструктурировать баланс в соответствии с положениями закона таким образом, чтобы снизить размер подлежащих уплате налогов. Адвокат вправе помочь клиенту, поделившись с ним своими знаниями о «белых пятнах» закона, о противоречиях действующего налогового законодательства. То есть, действуя в интересах клиента, адвокат не может давать ему прямо противозаконные рекомендации, но может и обязан использовать все известные ему законные способы для того, чтобы добиться желаемого результата.

Поэтому, с самого начала общения с клиентом адвокат должен четко обозначить, что, помогая клиенту, он не считает допустимым и не будет нарушать закон, но будет защищать интересы клиента всеми законными способами и средствами, прилагая максимум усилий и знаний.

К сожалению, психология по принципу «кто платит -- тот и заказывает музыку» весьма популярна в наши дни и порой торжествует даже в отношениях между клиентом и его адвокатом. На практике нередко можно встретить безобразные примеры того, когда адвокат, в погоне за гонораром, становится слепым исполнителем желаний своего доверителя или подзащитного, инструментом, с помощью которого творятся противозаконные и нечестные действия. Никаким гонораром в подобных случаях не окупается падение престижа адвоката как в глазах клиента, так и перед лицом суда и общества в целом. Никогда не следует забывать о том, что адвокат -- фигура самостоятельная и всегда имеющая право выбора своего поведения и своей позиции во взаимоотношениях с клиентом и судом. Даже в гражданском деле, даже действуя по доверенности от имени клиента, адвокат всегда остается представителем своей корпорации, по его поступкам судят не о клиенте, которого он представляет, а о коллегии адвокатов, членом которой он является. И потому, если клиент настаивает на совершении адвокатом поступка, несовместимого с его адвокатским статусом, адвокат, зная это, не должен принимать такое поручение, а также имеет полное моральное право отказаться от дальнейшего ведения дела этого клиента (если такой отказ не противоречит требованиям закона).

Исходя из вышесказанного, именно честность, с нашей точки зрения, следует признать необходимым качеством лица, желающего быть адвокатом. И основываясь на этом, одним из основополагающих правил Кодекса профессиональной этики адвоката должно стать следующее:

Адвокат должен честно выполнять свои обязанности по отношению к клиентам, суду, другим адвокатам и обществу в целом.

Также необходимо отметить, что бесчестное или сомнительное поведение адвоката отражается не только на репутации самого адвоката, но и на репутации других членов коллегии, а также на авторитете всей системы правосудия в целом. Из чего следует заключить что, если поведение таково, что информация о нем может повредить доверию к нему как честному и порядочному профессионалу, в подобных ситуациях дисциплинарный орган коллегии адвокатов должен иметь все права к тому, чтобы применить к такому адвокату надлежащее дисциплинарное взыскание.